Я начинаю репортаж с петлей на шее Я объявляю ультиматум черным дырам Три уголька в ладонях пламенем развеют Вишневый холод над суровым миром Лопата воткнута в замерзший уголь Труба, труби, трубач, над трупом плачь Сейчас герои сладких снов покажут удаль Лишь оседлают трех свиней и тут же вскачь
Туда, где солнце никогда не пахнет ядом Где кактус трахал розу на песке Где нету стебельков, побитых градом И не томится молодой дебил в тоске Бубновый туз бубнит в дырявый бубен Бубенчики разгадывают масть На праздничном столе селедка в шубе Танцует вальс, раскрыв немую пасть
Ортопедический ботинок сыт по горло Наелся снежной каши, дуралей Глазастые зубила, шила, сверла Буравят скважину, чтоб стало потеплей Завязанные в мыльный узел струны Запаянные в петли облака Поют о том, как огненные луны Сшибают с ног безрогого быка
Цветастые черничные поляны Лелеют лето и летающий оргазм Охотник без ружья в берлогу глянул Дыханье перебил протяжный спазм Зачем старик напился злой отравы Зачем дышал слезоточивым газом Стаканы оказались правы Виной всему был старческий маразм
Чугунные ворота в город нефти Взрываются на счет: “ноль – раз – два – три” Когда любовь, о да, поверьте Любовь, ходящий любящий огонь сгорит Косые керосиновые балки Не суй в колеса в поезда разврата Сначала был разврат, потом щебечут галки Ну а потом у телефонных аппаратов
Звучит поэма влюбленных цистерн
Раскрашенные плавным смехом стены Виденья мимолетной простоты Здесь Ева преклонит свое колено Перед Адамом в час весенней простоты И пиковый валет с той самой дамой Пройдутся по проспекту в неглиже Стеклянные холсты в оконных рамах С восторгом крикнут: “О, ну надо же!”
Под утро ляжет спать седой кудесник Чтобы опять чудить всю ночь Зачем ему дневные сны и песни Затем, чтоб воду в ступе не толочь Когда колеса проскрипят конечным воплем Смотритель стукнет по трамвайным проводам И капитан блеснет заржавленным биноклем Наступит время расходиться по домам
А только дома нет, и не было в помине Вчерашний натюрморт был съеден кем-то Должно быть, облако сгорело в камине Но продолжается чумная кинолента Киномеханик, ну давай, крути свой фильм Гуляй да пой, народная толпа Стиляга разберется, в чем тут стиль Электрик рухнет с пятого столба
Больные дети ждут последней встречи В полтретьего под каменным утесом Когда на майском небе вспыхнут Божьи свечи Они ответят на широкие вопросы Пусть это будет способ выжить среди мертвых Хотя, их жизнь не больше, чем кино В котором половина кадров стерта А мозговое полотно отключено
И тридцать первый комиссар с подводной лодки Закурит мрачно злую папиросу Зажмурит глаз, ругнется матом, выпьет водки И скажет: “С богом, в путь, товарищи матросы!” Туда, где водоросли пахнут трупным соком Туда, где спят русалки без чешуй Где обжигает грудь бесцеремонным током Сильфиды острогубый поцелуй
И там звучит поэма влюбленных цистерн
Кто любит музыку, тот любит добрый голос А в данном случае вся музыка в словах Кто бросил семя, тот увидит колос Да будет хлеб на всех земных столах Но ведь не хлебом же единым жил художник Который мамонта в пещере рисовал И, затаив дыханье, шел так осторожно Мимо цветка в ущелье между скал
Потом все лопнуло, взорвалось и уснуло Все расцвело и стало дико улыбаться А сон был вещий, – в нем звезда тонула Но было уже поздно просыпаться Большая полунепонятная картина Висела в комнате безмозглых колдунов Глаза, похожие на тающие льдины Блуждали в направлении ветров
Ветра устали дуть и стали выть моторы Глаза растаяли, картина сожжена Все колдуны залезли в крысьи норы Взорвалась полунепонятная стена На белой копоти высоких потолков Оставлен отпечаток черных рук Среди развалин вонючих, гнойных слов Читает бабушкины письма грязный внук