наконец-то записал куплет на фит с латентной комой, хотя моя жизнь не идет комом, и я не пою, как гоман. я не пью и не наркоманю, меня к этому и не тянет, но хочу побывать в омане, заодно и в германии, многие в 13 лет знают “блейзера” ароматы, а мы будем до конца жизни ругаться матом. эта песня — экскурсия по мозгу на новом фрегате, но не на старенькой ладе. если рифмы корявы, мы их не сгладим, многие со мной из-за моего бреда не ладят, а я всё равно пишусь, и не спрашивай, чего ради. я буду дальше гадить и спереди, и сзади. читаю, как виртуоз на скрипке, а слова идут, как материал податливый и гибкий, на это есть гарантия. пойду, надену мантию.
латентная кома:
обломки лиры, размазанные по миру, в лабиринтах кварталов древнего рима, каждый год перерождается время. исполнители аббадона, пробивают стены протяжные стоны. катя модно уже имитирует последние два года, превозмогая боль и отвращение, хочет быть как все прочие — замужем, и на огороде с растениями, а пока детство разменивает в позе ангела над раковиной, забиваясь пудрой, вычитает слагаемые; одно за другим, как прочие. все чаще углубляется ночью — кто-то по хардкору красит лица, заполняет нутро цитатами и фикциями. на реализацию давно уже взято полицией: подставные и понятые с богатым внутренним миром в разделочных цехах. информативные консервированные образы, вскрой ножом и умойся, впитав вытяжку из трав кирпичной крошки и лексики самородных субкультур природы, выросших на поле свободы под присмотром маркетологов и специалистов из отдела по работе с народом. национальная идея — это, скорее, воровство, помноженное на беспредел, а не самовыражение. гениев тут не жалуют. приказано темными силами вступать в отряд ассасинов, а за моими зрачками бездна. кого ведет жадность, а мой путь поддерживает валис, и знание не растерять бы по дороге, приобретая врагов на каждом повороте. я еще жив, и это все, чем я могу похвастать в итоге.
млкн:
надел мантию-невидимку, стерся в тоске магазинных пыток, в склепе задул все свечи, червивость впитывая, вбиты в десны полосатым архиепископам списки высеченных, шурупы в глазах тянут к искренности, латентная кома молоком гноится, вырезал ленту мебиуса на крыльце больницы, расчертив руку циркулем безногой царицы. падают звезды в ладони, поплавки голов тонут в крови, а я смеюсь, изо рта стаей рвутся мотыльки. я вскрыл вьетнамца мотыгой, крича в экстазе “хаву нагилу” в рот убитого, там темно — глаз выколи. не бойся, могу и я выдавить. тишина душит детей, оставаясь безнаказанной, над их колыбелью повешу яблоки глаз твоих. по “первому” модный приговор, зайцева нет, его яйца проколоты и висят в прихожей, там же головы клоунов, полные грога, и почки операторов, тошно молящих о роуминге. я улыбнулся и зашил рот.
себастьян кадар:
вы покурили член гориллы, ты играешь на кожаной флейте, а я ебу в лесу эльфа на скейте, сперма на капоте; я помню, как нассал тебе в компот ещё в детском саду, утонули все спасатели малибу, или покусали акулы. между ног два дула, хули такие помятые с утра? твои морщины на ебальнике буду гладить утюгом, потом пойдём позавтракаем, знаешь, мы любители утреннего копро, это так прекрасно — нарезать коричневую кобру, мы фанаты робокопа и крепкой “охоты”. легавые ныряют бичихам в пилотки, в магазинах пиздят водку.
музыка: неслышу «пока все спят»; сведение: себастьян кадар.