Ветры спать ушли — с золотой зарей, Ночь подходит — каменною горой, И с своей княжною из жарких стран Отдыхает бешеный атаман.
Молодые плечи в охапку сгреб, Да заслушался, запрокинув лоб, Как гремит над жарким его шатром - Соловьиный гром.
22 апреля 1917
2
А над Волгой — ночь, А над Волгой — сон. Расстелили ковры узорные, И возлег на них атаман с княжной Персиянкою — Брови Черные.
И не видно звезд, и не слышно волн, Только весла да темь кромешная! И уносит в ночь атаманов челн Персиянскую душу грешную.
И услышала Ночь — такую речь: - Аль не хочешь, что ль, Потеснее лечь? Ты меж наших баб - Что жемчужинка! Аль уж страшен так? Я твой вечный раб, Персияночка! Полоняночка!
* * *
А она — брови насупила, Брови длинные. А она — очи потупила Персиянские. И из уст ее - Только вздох один: - Джаль-Эддин!
* * *
А над Волгой — заря румяная, А над Волгой — рай. И грохочет ватага пьяная: - Атаман, вставай!
Належался с басурманскою собакою! Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы!
А она — что смерть, Рот закушен в кровь. - Так и ходит атаманова крутая бровь.
- Не поладила ты с нашею постелью, Так поладь, собака, с нашею купелью!
В небе-то — ясно, Тёмно — на дне. Красный один Башмачок на корме.
И стоит Степан — ровно грозный дуб, Побелел Степан — аж до самых губ. Закачался, зашатался. — Ох, томно! Поддержите, нехристи, — в очах тёмно!
Вот и вся тебе персияночка, Полоняночка.
25 апреля 1917
3. (СОН РАЗИНА)
И снится Разину — сон: Словно плачется болотная цапля. И снится Разину — звон: Ровно капельки серебряные каплют.
И снится Разину дно: Цветами — что плат ковровый. И снится лицо одно - Забытое, чернобровое.
Сидит, ровно Божья мать, Да жемчуг на нитку нижет. И хочет он ей сказать, Да только губами движет…
Сдавило дыханье — аж Стеклянный, в груди, осколок. И ходит, как сонный страж, Стеклянный — меж ними — полог.
* * *
Рулевой зарею правил Вниз по Волге-реке. Ты зачем меня оставил Об одном башмачке?
Кто красавицу захочет В башмачке одном? Я приду к тебе, дружочек, За другим башмачком!
И звенят-звенят, звенят-звенят запястья: - Затонуло ты, Степаново счастье!