Я спускался легко по речному потоку Наспех брошенный теми, кто шел бичевой. К разноцветным столбам пригвоздив их жестоко, Краснокожие тешились целью живой.
И теперь я свободен от всех экипажей В трюме только зерно или хлопка тюки... Суматоха затихла. И в прихоть пейзажей Увлекли меня волны безлюдной реки.
В клокотанье приливов и в зимние стужи Я бежал, оглушенный, как разум детей, И полуострова, отрываясь от суши Не познали триумфа столь диких страстей.
Ураганы встречали мои пробужденья, Словно пробка плясал я на гребнях валов, Где колышатся трупы в инерции тленья И по десять ночей не видать маяков.
Словно яблоко в детстве, нежна и отрадна, Сквозь еловые доски сочилась вода. Смыла рвоту и синие винные пятна, Сбила якорь и руль неизвестно куда.
С той поры я блуждал в необъятной Поэме, Дымно-белой, пронизанной роем светил, Где утопленник, преданный вечной проблеме, Поплавком озаренным задумчиво плыл.
Где в тонах голубой, лихорадочной боли, В золотистых оттенках рассветной крови, Шире всех ваших лир и пьяней алкоголя, Закипает багровая горечь любви.
Я видал небеса в ослепительно-длинных Содроганьях...и буйных бурунов разбег, И рассветы, восторженней стай голубиных, И такое, о чем лишь мечтал человек!
Солнце низкое в пятнах зловещих узоров, В небывалых сгущеньях сиреневой мглы И подобно движениям древних актеров, Ритуально и мерно катились валы...
Я загрезил о ночи, зеленой и снежной, Возникающей в темных глазницах морей, О потоках, вздувающих вены мятежно В колоритных рожденьях глубин на заре.
Я видал много раз, как в тупой истерии Рифы гложет прибой и ревет, точно хлев, Я не верил, что светлые ноги Марии Укротят Океана чудовищный зев.
О Флориды, края разноцветных загадок, Где глазами людей леопарды глядят, Где повисли в воде отражения радуг, Словно привязи темно-опаловых стад.
Я видал как в болотах глухих и зловонных В тростнике разлагался Левиафан, Сокрушительный смерч в горизонтах спокойных Море... и водопадов далекий туман.
Ледяные поля. В перламутровой яви Волны. Гиблые бухты слепых кораблей, Где до кости обглоданные муравьями, Змеи падают с черных пахучих ветвей.
Я хотел, чтобы дети увидели тоже Этих рыб -- золотисто-певучих дорад. Убаюканный пеной моих бездорожий Я вздымался, загадочным ветром крылат.
Иногда, вечный мученик градусной сети, Океан мне протягивал хищный коралл. Или, в желтых присосках бутоны соцветий Восхищенный, как женщина, я замирал...
А на палубе ссорились злобные птицы, Их глаза были светлые до белизны, И бездомные трупы пытались спуститься В мой разломанный трюм -- разделить мои сны.
Волосами лагун перепутан и стянут Я заброшен штормами в бескрайний простор, Мой скелет опьянелый едва ли достанут Бригантина Ганзы и стальной монитор.
Фиолетовым дымом взнесенный над ветром, Я пробил, точно стенку, багровую высь, Где -- изящным подарком хорошим поэтам -- Виснут сопли лазури и звездная слизь.
В электрических отблесках, в грозном разгуле Океан подо мной бушевал, словно бес, Как удары дубин грохотали июли Из пылающих ям черно-синих небес...
Содрогался не раз я, когда было слышно, Как хрипят бегемоты и стонет Мальстрем, Я, прядильщик миров голубых и недвижных, Но Европа... ее не заменишь ничем.
Были звездные архипелаги и были Острова... их просторы бредовы, как сон. В их бездонных ночах затаилась не ты ли Мощь грядущая -- птиц золотых миллион?
Я действительно плакал! Проклятые зори. Горько всякое солнце, любая луна.... И любовь растеклась в летаргическом горе, О коснулся бы киль хоть какого бы дна!
Если море Европы... я жажду залива Черные лужи, где пристани путь недалек, Где нахмуренный мальчик следит молчаливо За своим кораблем, нежным, как мотылек.