Своим пенатам возвращенный, Владимир Ленский посетил Соседа памятник смиренный, И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было. "Рооr Yorick! - молвил он уныло. - Он на руках меня держал. Как часто в детстве я играл Его Очаковской медалью!
trambone's + horn's
Он Ольгу прочил за меня, Он говорил: дождусь ли дня?.." И, полный искренней печалью, Владимир тут же начертал Ему надгробный мадригал.
XXXVIII
И там же надписью печальной Отца и матери, в слезах, Почтил он прах патриархальный. Увы! На жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья, По тайной воле провиденья, Восходят, зреют и падут; Другие им вослед идут.
Так наше ветреное племя Растет, волнуется, кипит И к гробу прадедов теснит. Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час Из мира вытеснят и нас!
XXXIX
Покамест упивайтесь ею, Сей легкой жизнию, друзья! Ее ничтожность разумею И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды; Но отдаленные надежды Тревожат сердце иногда: Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить. Живу, пишу не для похвал; Но я бы, кажется, желал Печальный жребий свой прославить, Чтоб обо мне, как верный друг, Напомнил хоть единый звук.
XL
И чье-нибудь он сердце тронет; И, сохраненная судьбой, Быть может, в Лете не потонет Строфа, слагаемая мной;
Быть может лестная надежда!, Укажет будущий невежда На мой прославленный портрет И молвит: то-то был поэт!
horn
Прими ж мои благодаренья, Поклонник мирных аонид, О ты, чья память сохранит Мои летучие творенья,