Я вчера устроил над своей гитарой суд И приговорил её к расстрелу. Изменила голосу, Подрубила она сук, На котором столько лет сидела.
А я глоткою выделывал такие кренделя, Что стены глохли и собаки выли. А она шептала, тля, Тихо, нежно, смеха для Тренькала мотивы зоревые.
Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы И не видать огней за белой пеленой. Канавы залиты водой, И подорожники уже не лечат раны. Какая ж тут заря! Зачем шутила ты, гитара, надо мной?
Я был и защитник, и судья, и прокурор. Ох, она виляла и юлила. Но был коротким разговор, И на расправу был я скор. И вот ждала обманщицу могила.
А песни, ею созданные, плакали: "Прости!" Мол, душу отогрей жестокосердную. И, ломая руки, мною недоношенный стих "Милосердия, - кричал, - милосердия!"
Ну как же тут простить, Когда без малого лет двадцать Я поверял ей всё и чуть ещё, И слёзы ярости со щёк текли на талии трёх граций... Ну как же тут простить, Когда я на полу и смерть открыла счёт.
Расстрелял. Покойницу стаканом помянул. Как-никак, а мне была она подругой. Лёг без простыни, вздохнул И, намаявшись, уснул, Но вскочил под утро от испуга.
Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы И не видать огней за белой пеленой. Канавы залиты водой, И подорожники уже не лечат раны. Какая ж тут заря! Зачем шутила ты, гитара, надо мной?