Я уверен: написал бы свои лучшие стихи, отдавшись всё вокруг оволшебнивающему потоку весны. Но самосохранения инстинкт, который недоброжелатели трусостью моей считают, функционирует пока старательно, оживляя в моём сознании ту самую весну, заставившую нежные сердца всего мира мигрировать в тайгу, чтоб там, кормя мошку, самим голодом томясь, полагать, что стихнет гнев тех, кто кричал: «В Сибирь всех педрил – жрать грязь!» От холода колонисты отвлекались, надежду лелея: «Ведь получилось для себя добиться земли в своё время евреям». Этот пример вдохновил их и на победу над мужичьём с окрестных селений, на пяти КАМАЗах приехавших стыдобищу эту разогнать по-тихому. Росла голубая колония. Был пущен слух о возможном требовании статуса автономии. И как кубинцы на чём попало рвутся к Майами, Так через моря северные, вверх по реке, ломились к своему таёжному «Гоа» уже все подряд маргиналы. Занимался апрель, с ним сила дремучая, максимизирующая по весне процент самоубийств, срав на рост благополучия. Но в тот сезон людей отвлекла от душевного упадка мобилизация рядовых запаса. Так штабная грядка разрулила ситуацию в тайге для себя нехарактерно тонко. И хотя было экономней и быстрей клеймо позора вытравить ковровой бомбардировкой, всё же решили брать в кольцо. То идеальная война: во-первых, против педрил; во-вторых, вечер пятницы, суббота и воскресенье – первая половина дня!
Народный гнев подогрели слухом про шпионов, якобы под видом грязных хиппи вынюхивающих в лагере мятежников месторождения мельхиора и титана. На земле, захваченной питуриками в тайге, жил шаман – Костя. Дружил с приезжими, удил на реке со старым индейцем, представившимся как коллега, считавшим сборище это больше шуткой, и что все разбредутся к лету. К ним подошли двое грязнуль и предложили: «Костян, давай тебя накурим крутыми бошками, с Ферганы, конечно, а ты места силы укажешь нам». Они вместе пришли, пришли к одной кочке. Костя с детства её спокойно воспринимал как земли эрогенную точку. Не под таким, конечно, научно-влекущим определением, но что-то в этом направлении. Спутники же его заморские с трудом скрывали волнение. Для их взоров земля тут обнажилась мечтой об обеспеченной жизни в виде этой титан-мельхиоровой жилы. А Костю уже штырило: он понял, что понял, куда зыбучие пески Ферганы утекают. В полые жилы земли, вот куда! С чем же тогда ферганские колдуны черпают силу? Может быть, с верблюдами? Не повезло… И с этой мыслью любовно даванул ступнёй на кочку, блестящую ртутными каплями и покрытую свежим мхом, в эйфории забыв, что по весне у Земли высока чувствительность эрогенных зон. Чуть вздрогнула кочка ста тысячами миллионов миллиардов тонн чего-то скрытого, импульсом прошила Костю и вышла ртом, волной звуковой, вызвавшей у всех бедных колонистов острое ощущение конца и одно возможное решение: сквозь врага пробиться.
Около окопов, выписанные из центра, вяло шутили Гарики – неясно, над какой стороной больше – о бусах из трофейных голубых шариков, как раздалось: «Бегут!» Неслись на ополченцев тысячи, молча, с руками голыми, глазами бешеными… Минут двадцати хватило охотникам заядлым и ветеранам пейнтбола на отстрел мятежных питуриков и к ним примкнувших. Ни одного урода не пропустили, а наши потери – только чуть испорченное Б.М.П. Автогеном его пришлось резать, чтоб достать челика из него. Где, непонятно, успело того контузить. Он повторял одно: «Гады, сепаратистской выходкой своей не удалось сорвать вам нашей олимпиады». Эту историю я оживляю в памяти для самоотрезвления – Держаться, и не вестись на весеннюю истерику: ни драк, ни танцев, ни пения!
Припев:
Осторожность и внимание! на земле ведь весна – Грибница нервных окончаний была грубо оголена алмазной наждачкой зимы. Так что важные свои дела, может быть, стоит отложить до глупого лета.