С щемящим чувством поражения покидаю я площадь; транслировалось там, как наш велогонщик допустил оплошность, упустив возможность врагу главному надрать задницу. Всем хотелось за боль от проигрыша компенсацию взыскать тут же в виде витрин крошащихся и подожженных машин, но мой внутренний цензор меня пожурил и остановил. В себе я его недавно нарастил, покончив с периодом прозябания души в болоте неопределённости, приводящей к выводам наивным: к примеру, воевать я подпишусь только против оккупантов с иных планет. Или ещё такую мыслил гнусь: глава страны, по существу, лишь администратор; да, главный, но всё же у нас на службе. Но, когда его хеликаптер сел однажды среди моего сна, скажу вам, ребята, трепет я пережил нешуточный и моя вся бравада обернулась страхо-счастьем от той улыбки с хитрецой, говорящей, что не понимает, почему я тявкаю за его спиной, ведь он тоже любит выбор продуктов. Так что мы с ним движемся по дороге одной. Проснувшись, я начал оправдываться перед собой: это всего-то во сне из кусков памяти случайная ситуация склеилась. Да, но трепет-то мой был реален, так что любые свои залупации на власть теперь рассматриваю, как сделку с совестью. Зато не стыдно сейчас за себя, когда толкаю с возбуждённостью корзину в гипермаркет. И за вечерней чисткой зубов щёткой новой с моторчиком мне расскажет мой внутренний цензор, что во времена, когда басму с хною мешали, ходить чтоб с каштановою головою, было такое: люди зубы чистили перед работой содой. Ходил слух: из Индии везли по бартерной сделке особой зубную пасту в обмен на наши танки. Интересно, сколько голодранцы давали за танк белой зубной кашки? Ложусь теперь рано, правила удачи оказались просты: чем раньше я проснусь, тем успею больше, тем длиннее станет диагональ моей будущей плазмостены.
Поверь, и на работу намного проще вставать рано, если всем сердцем примешь личного процветания программу. И с утра в холодильнике всегда вижу заветную бутылочку с йогуртом. Но сегодня, чувствую, порвал щелчком крышечки связь в сложной конструкции, пустив цепную волну. И стук в дверь. «Да не бойся, это, может, ответ на твою заявку на имплантанты», – предположил внутренний цензор. Затем добавил: «А вот теперь бойся». И исчез. А я остался стоять с конвертом. Интуитивный рецептор, включившись, выдал вариант: «Конверт похож на казённый, – думаю, – в письме от лица прогресса говорят, что на тебе в очереди на имплантант иссяк запас титан-мельхиора. И космоэкспедиции, включая «на Марс», указали на отсутствие ресурсов и форм жизни. Значит, не будет войны против хищников в союзе с чужими. А придётся поучаствовать против индокитайской своры, ползущей к месторождению африканского титан-мельхиора. Чувствуешь, тут с твоим интересом прямая связь, так что ягодички напряги во имя прогресса. Не ударь лицом в грязь!»
Только тут не грязь, а песок, в этой жопе мира. Наш взвод плетётся по улице в пустыне. Вокруг руины. И среди жёлто-коричневого месива красок явился любимый набор цветов на бутылочке из-под йогурта. Беру, и мне брюшину распарывает болтом из взрыва. Но на этот случай снабдила своего сына родина – колю себе в кишки доз десять морфина. Местные аборигены налетели, мне уже пофиг – смотрю на дыры в стенах. Они не от снарядов, а выпиленные контуры предметов реальных размеров. Вот моя бутылочка, вот машина, а тут панель можно выпилить… Обзор загородил зверь, огромный, с круизный лайнер, из зубной пасты танк, с налипшим песком, опустил ствол и, сдув с меня местных ребят, пополз в пустыню, догонять процессию из шестируких боевых слонов и солдат в чалмах, поющих весело… Мой внутренний цензор выразил сомнение, что морфин вызывает такие видения, да и в нашей аптечке бойца под него вряд ли предусмотрен зажим. «Так что рви конверт – читай письмо». «Для вас одобрен кредит на имплантирование», – было в письме. Вот повезло!