Не каждый умеет петь, Не каждому дано яблоком Падать к чужим ногам.
Сие есть самая великая исповедь, Которой исповедуется хулиган.
Я нарочно иду нечёсаным, С головой, как керосиновая лампа, на плечах. Ваших душ безлиственную осень Мне нравится в потёмках освещать. Мне нравится, когда каменья брани Летят в меня, как град рыгающей грозы, Я только крепче жму тогда руками Моих волос качнувшийся пузырь.
Так хорошо тогда мне вспоминать Заросший пруд и хриплый звон ольхи, Что где-то у меня живут отец и мать, Которым наплевать на все мои стихи, Которым дорог я, как поле и как плоть, Как дождик, что весной взрыхляет зеленя. Они бы вилами пришли вас заколоть За каждый крик ваш, брошенный в меня.
Вы ль за жизнь его сердцем не индевели, Когда босые ноги он в лужах осенних макал? А теперь он ходит в модном цилиндре И в лакированных башмаках.
Но живёт в нём задор прежней вправки того самого Деревенского озорника. Каждой корове с вывески мясной лавки Он кланяется издалека. И, встречаясь с извозчиками на площади, Вспоминая запах навоза родных полей, Он готов нести хвост каждой лошади, Как венчального платья шлейф.
Я всё такой же. Сердцем все такой же. Как васильки во ржи, цветут в лице глаза. Стеля стихов злачёные рогожи, Мне хочется вам нежное сказать.
Синий свет, свет такой синий! Что в эту синь даже умереть не жаль. Ну так что ж, что теперь кажусь я циником, Прицепившим к своей заднице фонарь! Старый, добрый, заезженный Пегас, Мне ль нужна твоя мягкая рысь? Я пришёл, сюда как суровый мастер, Воспеть и прославить чумазых крыс. Башка моя, словно август, Льётся бурливых волос вином.
Я хочу быть жёлтым парусом В ту страну, куда мы все плывём.