brighton: На то, что называли солнцем, я гляжу сквозь сварочную каску. Кислорода у нас ещё на полчаса максимум, Уже никто не верит что когда то здесь были сады - В этой пустыне наших прадедов хоронили деды. Я видел воду последний раз в три с половиной года, С тех пор ее много утекло под этим пеклом. Я не чувствую вкуса из за сока суккулентов, И сросся с этим вечным песком под моими веками. Нам некого боятся, последнего живого Ворона Съели в том году, так говорил r.d. Кстати, вот он, устало шагает с новыми баллонами - Бро, нам пора, скоро Великое Пекло Дверь бункера, с трудом поддавшись, уныло скрипит Рюкзак, полный блоссфельдий, отправлен на кухню, r.d. что-то царапает в блокнот, стараясь держать бодрый вид. Глупо боятся. Мы понимаем, - вот-вот все рухнет
r.d.: Наше солнце так дерзко нам не светило никогда, Заточив карманным ножом свой предпоследний карандаш, Пишу о том, что из-за пыли есть шанс остаться слепым. Питаю зависть к своим текстам - в них слишком много воды. Устья рек напоминают трещины засохших губ, Этот мир стал теперь сухим и удивительно хрупким, Будто растает вот-вот, как мегаполис за горами - То ли Мюнхен, то ли Мехико - никто не помнит название. Мне двадцать два, двадцать три или двадцать четыре года, Тут не считают последние дни, если костлявая уже у порога, Тут не считают рожденных детей, не считают охваченных пеплом, Считают секунды, минуты, часы оставшиеся до Великого пекла. Брайтон нашептал, говорят, мы не одни здесь, Говорят где-то дальше там наткнуться на Иных риск есть, Говорят, кому-то выгодны страх и паника среди своих. То есть, нам некого бояться тут. Кроме нас самих.