Саша, Сашенька, ночью минувшей я опять целовал мертвеца: Мертвеца о чужое лицо, чужой смех, о чужую кровь из-под колющего венца. Нет ни памяти ни конца всему чуждому и чужому, выметенному прочь с крыльца; Я на пальцы снова цепляю два подаренных кем-то кольца, Вспоминаю каждое из своих десяти сердец, По стеклянистым красным точкам на каждом из двух колец.
Саша, Сашенька, слушай: семь из них - безнадёжно давно мертвы, Замурованы в камень и воду, червенеют в тисках удушающей сонной травы; Мне мертвец называет по очереди каждое из этих семи имён, И тогда я смотрю безразлично и сухо, как белый дырявый лён Закрывает собою семь лиц в ночь семи неоплаканных похорон.
Саша, Сашенька, больно. Сердце восьмое моё до сих пор кровит по ночам: Открывает пустые глаза, слепо солоно плачет. И тогда - моя память трещит по швам. Я жрецом обезумевшим всем немыслимым поклоняюсь дьяволам и богам, Только чтобы услышать ответ мертвеца - чужим голосом: не отдам, ни за что никогда не отдам.
Саша, Сашенька, ты девятое знаешь в лицо, и имя ему - Легион, Что на копьях своих прокажённых то распнёт беспощадно под клювы и когти ворон, То простит, молча пристально глядя с отвергнутых старых икон; Мне мертвец водружает на голову самую страшную из древних земных корон.
Саша, Сашенька, горло от боли ломит, когда десятое из сердец Своими пальцами нежными давит и давит и давит шипы, что щетинит этот венец, Я вздымаю руки - огладить, дотронуться, но меня останавливает мертвец И указывает на улыбку, под которой из двух багрецов эти пальцы плавят один багрец.
Саша, Сашенька, как же мне быть теперь - в удавке из жил и вен, С непостылой любовью, в диком бегстве от одной стены да к другой из тысячи этих стен, В этом чёртовом ноябре - мне весь этот клятый ноябрь упёрто и дурно никак не дают дышать - Победить наконец, убежать, оторваться, прорваться, Если ни одному из этих моих сердец меня-ради-меня уже никогда, никогда не ждать?
Саша, Сашенька, знала бы ты, как я остро хочу ошибаться (с) Катар