никого не приручаю, чтоб не быть потом в ответе. ты в руках своих качаешь полусонный южный ветер, тихо шепчешь: «будет время – самого тебя приручат». я тебе ничуть не верю: одному гораздо лучше. ты смеешься: «вот увидишь!» воздух пахнет пряным карри. я учу латынь и идиш, чтоб беседовать с ветрами.
бриз щебечет мне о море, золотых песчаных пляжах, светлых водах акваторий и скалистых горных кряжах. шторм поет о гильотинах, о Баварском тёмном небе, кораблях в зелёной тине, переломанных о берег, о туманной Фудзияме, вековых смолистых соснах и парящем над домами боке солнца – абрикоса.
ты нас слушаешь вполуха. пьёт тайфун с твоих ладоней. ураган ложится пухом на просевший подоконник. ветер Севера, притихнув, сушит ландыш и багульник, рядом с ним лежит брусника и кусочки сот из улья. на столе мерцает лампа – светлячок в стеклянной клетке. россыпью разбитых ампул дремлет буря над кушеткой.
и отныне я бессильный. приручённый, словно ветер. пустотой воздушных линий мои пальцы нервно чертят: «Ливс, Юй-бе, Борей, Лотаре, Юферс», и опять по кругу. бледный огонёк сигары разгорается, как уголь. ты вздыхаешь: «хватит дыма. я же за тебя в ответе», – и совсем невозмутимо тянешь руку к сигарете.
все вокруг взлетает в воздух, мы парим в объятьях ветра. он до боли грациозно разрывает ткань сюжета, и дрожит сквозной мембраной нас укутавшая вечность.