Тускнеет небо, и тучи сползаются. Усталые руки поникли, опущены. Быть может, там кто-то ещё улыбается, А ты лишь молчишь, в своём мире игрушечном.
Ты так стойко держишься. Правда… Стараешься. Я в порядке поддержки кидаю издёвочки. Понимаешь. Молчишь. Иногда улыбаешься. Но в глазах-то руины, осколки-обломочки.
Ты смотришь глазами неправильно синими, Как гаснет закат. Только небо беззвёздное С тобой в эту ночь, безотчётно красивая, Лишь мир половинчатый с алою росписью. И сердце твоё далеко за дорогами, За аэропортом под белыми крыльями, Той птицы, что снова летит недотрогою, В тот сказочный мир, перекрещенный с былью.
Много куришь. Ты быстро привык к сигаретам, Я с трудом вспоминаю тебя некурящим. Просто раз ты вернулся, тем памятным летом, Став немного другим. Вот таким — настоящим.
Алмазные тропы блестят незаметные. Для тысячи глаз они ввек недоступные. И снова мечты затаенно-заветные Искрят одной мыслью безбожно преступною.
Почему мы с тех пор и теснее и ближе? Злюсь, что водкой дезинфицируешь сердца занозы. Чёрт возьми, сколько я в тебе знаю и вижу! Не доверил одно – никогда не показывал слёзы.
Ты лечишь сердца горем опустошенные, Своё забывая погреть в чьем-то пламени, Ты лики читаешь обожествлённые И тихо хранишь чьи-то тайные знания.
Вместе было разное, было всякое. Помогали друг другу в каждой дикой затее. Сколько раз я, ты вспомни-ка, в твоих руках плакала. Ты признался однажды: — А я не умею.
Пусть холодно, страшно и тяжело порой, Твой образ теплом согревает нечаянным. И снова чужой и родной непокой с тобой. Навеки прощенный, извечно прощаемый.
На общую нить мы себя нанизали, – Я только подумала. – Я уже говорю. Давай, я поплачу твоими слезами. А я за тебя покурю.