он случался, как случаются ливень и шквальный ветер, сек меня словами - как минимум каждым вторым. и я думала: свистнет рак на горе, забудет шарлотту вертер, вот тогда и поговорим.
да, мой рот тоже не был увитой цветами беседкой, в качестве ответа на молнию я выдавала гром. только он-то вообще был похож на железного дровосека: чувака без сердца, зато с легкой походкой и топором -
и лишь однажды за много лет - на раздавленного зверька, увиденного из кабины: мягкая грязная шкурка, красные полосы на мостовой. он сказал: "я всегда хотел, чтобы меня любили точно так же, как ты любишь этого своего".
это был полный штиль - капитуляция - иссякшие тучи - ржавые суставы - на топорище прорастающие цветы. "и если говорить честно, - добавил он, - не уверен, что честно лучше, но я хотел, чтобы так меня любила именно ты,
и продолжаю хотеть, и продолжу, сколько я себя знаю, все дороги ведут в рим, так вот: ты и есть мой рим". я думала: возвращайся собой, вытирай ботинки о мое любимое знамя, вот тогда и поговорим.
столько лет избегала смотреть на черное, чтоб не увидеть белое; что оружие, что его отсутствие прятала под пальто, а теперь что мне делать с этой информацией? "что мне делать с этой информацией, что мне делать, скажи мне, что?"
и он - пошатнувшийся на миг, но обратно жесткий и суверенный, железный дровосек, умеющий собою владеть, ответил: "хочешь - статью, хочешь - стихотворенье, что ты там обычно делаешь из людей?"
- - -
весь этот текст - не более чем исполнение пожеланья. что-то типа: железному дровосеку отвечает железный ствол. оба умеют делать больно словами, делать больно делами, делать больно в рамках игры, становящейся естеством,
оба умеют не делать больно, всегда оставаться в плюсе, даже теряя; себя щадить, себя не щадя, оба умеют питать ослепительные иллюзии.