Будьте любезны говорить, коли били фарфор. Вымолви хоть слово, трусливый мажор. Вам кичиться нечем, птицы белых высот. А сломанные крылья едва сдержат позор. Я закрывал ставни, а пластик не в счет, Когда синее пламя щекотало плечо. Я собирал монеты, сметая пыль, да песок, А много нужно ли нам в картинах Пикассо? В руках молот и серп под палящие 30, Но беда узнать человека под ситцем. Кафель тоже лопнет от нагрузки на сердце, Когда-нибудь встанем с полетов на рельсы. С dиадука на землю подражал альпинизму, Когда смотрели в высь, половины не видел, По сравнению с пылью, вы крупицы пустыни. Мой активен вулкан, жди пока остынет.
А зачем душе крылья летучей мыши? Зачем губы целовать, когда едва дышишь? Зеленым куполом сомкнется над нами молчание, В душу прячем боль, других не замечая.
Мы не увидим слез больше, чем вокзал, Он созерцал, как падает мужская слеза, Как холодеет сердце, закрываясь замками, Обособляя себя, а душу кулаками. Прагматично, но тошно, к сублимации ближе, Нарастает вуаль, ту собака не лижет. О справедливости речь, толеранты ли книги? Я не верю ни слову, стало сотни религий. Омега страданий в эпицентре быта, Но, увы, наши щиты пробиваются битой. Апогея морали приравняется к грязи, Родного брата король не отличит в рясе. Миновозин под кожей согреет душу сильней, Чем в наше время даже родной дом и постель. Не отрицаю даже, что в забвении счастье, Просто на этот раз в прошлом не участник.