Es neigt ein Weidenbaum sich übern Bach Und zeigt im klaren Strom sein graues Laub, Mit welchem sie phantastisch Kränze wand Von Hahnfuß, Nesseln, Maßlieb, Purpurblumen, Die dreiste Schäfer gröblicher benennen, Doch unsere züchtgen Mädchen Totenfinger. Dort, als sie aufklomm, um ihr Laubgewinde An den gesenkten Ästen aufzuhängen, Zerbrach ein falscher Zweig, und niederfielen Die rankenden Trophäen und sie selbst Ins weinende Gewässer. Ihre Kleider verbreiteten sich weit und trugen sie Sirenen gleich ein Weilchen noch empor, Indes sie Stellen alter Weisen sang, Als ob sie nicht die eigne Not begriffe, Wie ein Geschöpf, geboren und begabt Für dieses Element. Doch lange währt' es nicht, Bis ihre Kleider, die sich schwer getrunken, Das arme Kind von ihren Melodien Hinunterzogen in den schlamm'gen Tod.
Склоняется ива над ручьём, И листья её серые видны в потоке светлом, С которыми свила она причудливый венок Из лютиков, крапивы, маргариток да цветов багряных, Что грубо пастухи нахальные зовут, Благочестивые же наши девы — "мёртвым пальцем". Когда ж она взбиралась свой венок из листьев Повесить на опущенные ветви, Сломался сук неверный, и упали Трофеи вьющиеся и она сама Во плачущую воду. Её одежды широко раскинулись, несли её, Подобную сирене, ещё мгновенье вверх. Меж тем она обрывки старых песен пела, Как будто не постигла собственной беды, Словно создание, рождённое для сей стихии. Но то недолго длилось, Пока её одежды, что намокли тяжко, Бедняжку от её напевов Вниз не стянули, в илистую смерть.