Моя душа не стремиться в рай, Она ведь вообще не стремиться с этой планеты бегом, Она говорит мне спокойствия дай, А не буди спапалам беды или сона долой. Вдовой молодой окрестил я тебя ваша светлость, Канул бы в вечность без пары тебе, Устал требушет, усталость в душе, или в корне, Бушует и шутит в то время как мысль так рвана наш будет. Теперь уж нас трое, второго ломая не строим, Теряя найти нет настроя, мы в стойле, не спорю. Мы порем и порем в то время как что то вутри, Так орет и орет, о том что и время как сталый бэд трип, Что то встало внутри, будто встали часы, Или стали чеславны минуты, часы, С такими ведь мыслями нам уж пора в монастырь, Не стоит, остынь, там и без нас опустела пустыня, И там и без нас эпигонно стакан не остынет, Пускаю, безстыдно, простить бы все мысли в душе, И простить бы, постыдных поступков, пустые.
Моя душа не стремиться до рая, Ее не спасти умирая, Агония, смерть, потом снова до жизни, А душа уж еще неприклоннее к раю, И я за нее не покаюсь, она ведь права, Я знаю, она моя жизнь, моя цель, она ведь мой мир, Она мое все, мое море и мель, она иль сплошная, или пунктир. Ей стоит быть буйной, и снова пустеют трактиры, И в сонных квартирах, домах все строптиво, И дико послушные к ней. Она всему мир, всему голова, и мне вновь и вам, Она у араб караван, отличаясь лишь тем, Что арабьи верблюды все ближе до рая, затем, И их всех мы способны спасти умирая, А душу мою, лишь убить, покарая. Я знаю, прощаюсь.