Во всех языках на свете конечно, много есть злого, но все-таки доброго больше, и с ним я нигде не один, и я обожаю по-детски простое английское слово, пахнущее крахмалом, шуршащее «Tuck me in…» Я вечно был в детстве мерзлявым, как досоветская барышня, среди всех счастливцев не мерзших каким-то я был не таким: «Дует сквозь одеяло... Ты подоткни меня, бабушка» это и было наше русское «Tuck me in». Мой сын краем уха слышал про Сталина и про Берия, в свои пятнадцать он маленький, хотя почти исполин, его голова в Оклахоме, а ноги там, где «Siberia», и он, как ребенок, просит: «Мамочка, tuck me in». Когда она засыпает, устав от школьных тетрадок, от двух сыновей и мужа — от всех своих трех мужчин, едва коснувшись губами растрепанных мужниных прядок, шепчет она чуть слышно измученное «Tuck me in».
И, подоткнув одеяло, я глажу ее и глажу, последнюю мою маму, уже не без ранних седин, но все-таки первой мамы я ощущаю пропажу и невозможность по-русски ее попросить: «Tuck me in».