Неожиданно лампа тухнет, тут свечу бы достать быстрее. Джимми семь, он сидит на кухне, прижимаясь щекой к батарее. Джимми взрослый и умный парень, не боится один оставаться, пыль протерта и супчик сварен - ну чего тут теперь бояться? Джимми правда совсем не страшно - ни собак там и ни бандитов. Только страхом больным и влажным он боится зеркал разбитых.
Там из каждого из осколка смотрит Джиму в глаза двойник, у него не глаза - иголки, у него не улыбка - крик, он к стеклу с улыбкой приник - мол, я спрятан, но ненадолго. Шепчет рот - изломанный, рваный - "все равно меня пустишь ведь..." Джим завесил зеркало в ванной - так, на всякий, чтоб не смотреть. Впрочем, мама приходит рано, просит больше не делать впредь.
Джиму тридцать через неделю, он опять сидит на полу - чертов холод ползает в теле, словно капельки по стеклу. Джим жалеет, что нет пистолета - отстреляться от сентября. Будет лето, индейское лето, - потеплеет и все не зря. Вот тогда-то его согреет - будет солнце, и все дела... Джим прижался щекой к батарее и завешены зеркала.
Джим боится зеркал и ночи, отраженья в темной воде, Джим подушку терзает в клочья и не видит дома нигде. Джим не верит в тепло и лето, шепчет - злой, усталый, хмельной: "Мама, мамочка, где ты? Где ты? Приходи поскорей домой". Шепчет ртом - изломанным, рваным, страх тяжел и неудержим. Занавешено зеркало в ванной, там глядит на него незваный семилетний испуганный Джим.