Дождь, огонь, слеза твоя - уснули у меня, В колыбели всех надежд, в память ноября. В пучине многих лет забыться можно, Но не выдать свой секрет - очень сложно.
Я бы мог быть просто здесь, просто здесь, Я бы смог тобою жить, жить тобой. Согревая нас с тобой, нас с тобой, Мы забыли обо всем, обо всем.
Я сгорел и я истлел в эпохе серых дней, Надо сжечь немало слов, срезать якорей, Чтобы строки из углей мерцали жаром моих слез.
Дождь, огонь, слеза моя - уснули у тебя, В колыбели всех надежд, в память ноября. В пучине многих лет забыться можно, Но раскрыть бы твой секрет... Очень-очень сложно. Ты сгорел и ты истлел в эпохе серых дней, Сжег немало слов, срезал якорей. И все строки из углей мерцают жаром твоих слез И только жаром твоих слез.
Мертвый закат нас грел. Стрелки часов ждать, лгать. Имя твое на стекле должен был я нарисовать. Нарисовал на стекле имя твое, лед на стене, А может, нет? А может, да? А может, ты все еще во мне? Не коснуться губ, леденящих рук, вдохновляющих полетом достичь небес, И невозможно, не так то просто забыть твои, забыть твои глаза-морозы.