...на Иерихонском Холме, если предательство одного из своих и превосходящие числом варвары Джона Фарсона сокрушат их, что ж, они должны умереть красиво. — Да! — кричит он. — Да, очень хорошо. Все ко мне! Стрелки, ко мне! Ко мне, я говорю! — Что касается стрелков, то я здесь, — отвечает ему Катберт. — И мы — последние. Роланд смотрит на него, потом обнимает под этим жутким небом. Чувствует, как горит тело Катберта, чувствует его предсмертную дрожь. И все-таки он смеется. Берт все-таки смеется. — Хорошо, — хрипит Роланд, оглядывая своих оставшихся соратников. — Мы их атакуем. Никого не щадить. — Нет, никого не щадить, абсолютно никого, — говорит Катберт. — И мы не примем их капитуляцию, если они попытаются сдаться. — Ни при каких обстоятельствах, — соглашается Катберт, давясь от смеха. — Даже если все две тысячи человек поднимут руки. — Тогда дуй в этот гребаный рог! Катберт подносит рог к окровавленным губам, и выдыхает в него весь запас воздуха в легких. Звук рога перекрывает грохот выстрелов, а когда через минуту (может, через пять, через десять, время не имеет значения в этой последней битве) рог выпадает из пальцев Катберта, Роланд оставляет его лежать в пыли. В горе и жажде крови он напрочь забывает про рог Эльда. — А теперь, друзья мои… хайл! — Хайл! — кричит дюжина...