Век ХХI. Мне год тридцатый. Я, как и ты, ингредиент для салата, Правда отличаю где рана, где вата, Но жизнь моя, как и твоя полосата. Я часто в дерьмо наступаю ногою И об острый косяк вновь бьюсь головою, Подвержен крайней смене настроя; Ведь я механизм, что вышел из строя. За собой я оставлю базедовы глазки, Что обо мне расскажут вам страшные сказки. И эту планету, этот маленький мир, Где вечную вечность: где чума, там и пир. Где правят волки одурманенным стадом И люди, как свиньи к небу повёрнуты задом, Микробы и хищники в борьбе за хавец, Где сыну нож в сердце вонзает отец, Где плачут убийцы и церковь казнит, И поменялись местами душа и гранит, Где новые доводы лезут в старые щели И дети взрослеют в кровавой постели.
Сжаты скулы, расправлены плечи. Я хотел жить по-человечьи, Но вокруг одни волки и овцы, удавы да кролики, Плюсы и нолики.
Словно рекламные ролики, Лживые историки искажают факты. Лож - катаракта. Дьявол заключает новые контракты, Расширяет шайку ушлых, продавших душу, Выбравших стужу, выпустивших зло наружу. Было время нёс светлые тона от самого сердца, Но мир жесток (убеждаюсь с самого детства). От прошлого ни куда не деться. Легко понять, что жизнь - борьба, Когда за окном кровь и пальба, Плач и мольба. Проходят годы, Жизнь идёт, проводит апперкоты. На пути всё меньше людей – всё больше уродов, Что ненавидят любить и любят ненавидеть. Худшее в лучшем виде Везде, где Добро в беде, а Зло – повелитель. И лишь правдивый зритель Выявит реальный силуэт событий, будто проявитель. Ведь часто размыта картина, Под маской не видно скотину, Что, улыбаясь в лицо, бьет ножом в спину.
Скорбим. Теряем Третий Рим, как в годы оккупации. За руль встаёт подлец-масон и, как не странно, наци. Картина всей страны, как зоопарк на Баррикадной. Добрая часть в гетто, а остальные по накатам. По-человечьи жить не просто, будучи животным. Старик кричал: «Я победил!», но утром сдох голодным. Смотри сквозь призму, сквозь соль и воду Видим годы, не дави – не выдам, кровью заслужу свободу. Моя надежда всё тускней на фоне гнева, Я знал, что я для дела вылез из тесного чрева. Взглянул направо, бросил взгляд налево, Понял - мне строго по центру с боем мести грудью и горою. И порою нас обходят стороною лжегерои. Наша дверь не заперта, но для блядей станет стеною. Ты сам прекрасно это знал, рваной души нирвана, Тонкая грань, ствол и висок, будто бы Соль Ирана.