Поскольку речи пленного напор не свойствен, как и речи тех, кто хвор, пусть песнь утешно вступит в разговор. Друзьям, не шлющим выкупа, позор! Мне из-за тех, кто на дары не скор, быть две зимы в плену.
Пусть знает каждый в Англии сеньор, в Анжу, в Гаскони, словом, весь мой двор, что я их безотказный кредитор, что мной тюремный отперт бы запор и нищим был, скажу им не в укор, – а я еще в плену.
У пленных и у мертвых, искони известно, нет ни друга, ни родни. Я брошен. Злата и сребра ни-ни, все ждут. Но будут – даже извини я их – обвинены они одни, коль я умру в плену.
Сеньор мой вверг страну в раздор, сродни чему раздор в душе. Меж нас грызни не должно быть, по слову клятв: они обоими давались в оны дни. Но вырвусь скоро я из западни, не век мне быть в плену.
Сестра графиня! Бог, вам давший все дары да будет милостив к красе, у коей я в плену.