Не прозвучит пунктирный ритм ее шагов на лестнице моей тюрьмы и крепости. Она была нежнее всех земных цветов, когда ее девятый месяц окрестил.
С тех пор я ждал, как одуванчик на ветру теряя все, ждал, верил, что меня сорвут И не соврут - вплетут в венок таких, как я, опустят в пруд. И поплывет моя семья вверх по течению, стремясь к концу неведомого дня, теряя лишь стебли...
Прощай, прощай ты мое поле без зерна! Я бьюсь в стекло теперь случайного окна, я пью бензин в холодной луже у ларька, Я на века стал не пригоден для венка.
Веселый смех молчит в отстойнике моем, где окон нет, где луч тепла не виден днем. Учу словарь, чтоб разобрать твои слова, ведь ты сама, не громче, чем растет трава придешь, и кругом голова пойдет - ведь ты опять права во всем! Когда почти пропал, придешь и мне скажешь:
"Лети, цветок! Лети на запад и восток, на север, юг. И соверши три раза круг! И я с тобой помчусь к обоим полюсам. Твоей судьбой теперь я стану до конца: мы обвенчались в небесах, и в наших золотых венцах, теперь летим отсюда!"
...Она звалась девятым месяцем тогда, что в корне есть никто иной как месяц март, когда ручьи во всех подвалах шурудят, умножив свет, умножив эхом свой азарт.
Так может быть, паршивый гадкий лепесток в ручье весной увидит белые цветы, которых нет в энциклопедии цветов, которыми вдруг стану я, как стала ты.