Вся ночь полыхала невидимым этим огнём, Весь лес, даже время, пожалуй, незримо горело. Костёр затухал, и меня умолял об одном – Не слать в небеса от обиды проклятия стрелы… Зима поджигала собою мне руки и ноги… Мне бредилось – пепел и снег становились, как братья И тихо шептались, как новорождённые боги, Меня принимая в свои неземные объятья…
Он ветром, холодным, как горе, сковал мне уста, Он губы мои поцелуем зимы обездвижил. «Зачем?» - я спросил его, - «Ведь моя совесть чиста!» «Затем» - он сказал, - «чтобы не говорил «ненавижу»…» И правда – груз прежней обиды как будто исчез… «Ты добрый, но кто Ты? Ты – голос моей лихорадки? А может Ты – снег или пепел, луна или лес?» «Я всё, что назвал ты. Я – твой непокорный характер»
Застывшие ели тянулись к седым облакам, И краски стекали вниз, как на промокших полотнах… «Зачем?» - я спросил его. Краски текли по щекам… «Чтоб ты мог увидеть Меня, когда станешь бесплотным» Я видел и слышал жизнь леса и жизнь городов. «Но я не готов…» - прошептал я, не чувствуя эго. «Не бойся, сын мой. Я уверен, что ты был готов. Ты сам говорил, что хотел для кого-то стать снегом…»