С чего начать, не знаю, Я пролил свет над водной гладью слов и тот час сгоряча истаял. Мне с миром нечего делить, тем более делиться собственным проклятьем и печалью с вами. Я не затем явился в тенете лент иллюзорных реалий под назойливой харей озоновой хмари, Что над челом, как меч Дамоклов. На волоске седом, что вьется с голых черепов, качусь И, оседлав хребет, шагаю мимо встречных окон под млечным оком, под истеричный вой аморфных тел, сотрясших грунт. Стоптал девятый круг - исчез пятиконечный кокон. Томится шлейф былой, Сочится в недрах та вязкая топь опустошенных исподлобья лакун. Нави миазм лихо впивается в ноздрю гнильем останков, но так отчего теперь вдвойне черствый кусок мне лаком? В этих руинах херувим как бы украдкою спилил резьбу крыла И, задушив себя, усоп в клоаках - в камнем сотканных латах скорби и мрака. В руслах артерий рябь рьяно колеблет дремлющий сотни лет кратер, Горгонным взором обращающий в камень. Холодным сердцем волей рока окунаюсь в палящую пламень. Вдаль вылазкой пешей в неистовой спешке без права хода во владения черной дамки я на четверть лишь конечностью вылез из пешки. И мой баланс ныне на двух концах: предаться знаниям и предать сознание, Но я побрел на стихший зов, ведь не замкнется череда скитанья, пока держусь на угнетенных Черенках мироздания. За плечом тюк провианта, да изгвазданный скарб, коварство и страх. Царствует смрад, что, как брезент, над белесой завесой, Флерон истерзанных крон вверх выгибает тощий стебель тщетно, сплетая в танце лабиринт Спиральный, стиснув грани рисок листьев крайних, и я сметаю эти стены в щепки. Здесь человеческий лишь след исчезнет. Нагая жердь тупым и ржавым острием пронзает черный каскад залихватски скрученных туч небосвода. Сорвать с петель их не получится чудом мне снова. И нет надежд в пучинной гуще коснуться основы, словно аккурат к приходу в жизнь нароком Созданной рукой ваятеля, багровой мантией оплетшей все изгибы гор в объятия. И мелкий след подошвы Марбаса поверх шипов нутра в момент пришелся мне огромной вмятиной. Пав на колени, тело беспомощно начало тлеть, стонуще пачкая твердь, с толщи срываючи (взываючи) смерть. В песчаном смерче черный саван мне косою простилает тропы, сонный устилая гроб и Тащу себя по насту крови вглубь, на верной погибели стяг на бренных, хилых кистях. Ведь кров не там отнюдь мой, где мне могилу окстят. Гнусный Эдем не мил. Я не прогнулся под модерный мир, мне время скривило костяк Что выбрал ты на прейскуранте блага? Не без гарантий - средства, власть и крест на карте «Фатум». Слепец, плененный блеском мантий кланов. Адепт бесстрастной фарисейской веры, Кармы люциферских пентаграмм на фресках папских храмов. Повальный гул, вопли пьянящих серенад в борделях. В такт аккомпанементов обогнул твой мир, кишащий синяками в трелях. Гранит редчайший всюду, камни, бремень. Ты не единственный, кто счел этот пропащий синдикат картелем, Мальчик в стенах портфеля, Что погрузился вглубь себя и знаний. И пусть блудный в сиянии знамень с лихвой утащит батискаф в порт «Время». Лира найдет его таящимся в тисках Орфея. О! Падшая земля, Под пеленой опавших глазных яблок, с ядра надкусанных книжным червем. Смысла напутствий не вижу ни в чем, Ведь фортуна не клюнет на наживку в нише русла, лишь искусно оближет крючок. И посему с ржавой печи я на рожон не лезу. Шрамы заплат на портмоне с тертым грошом и старым желтым песо. Эсперантист не достучится до небес моих, до бездн орбит протезом рук истерзанных. Да без обид. Мы визави поставим кельтский крест на текстах библейских книг и длине строки. В венце стихий тайком от вихрей обмакнули в омут веский киль. Я отхаркнул ком экзистенций – не пряности и лукум. Немой штурвал бороздит океан судьбы, И, представь себе, каково быть привязанным на борту. Пронзает будто гарпун по кровеносной в сердце, Круша коррозией фундаменты подкостных лестниц. Так, до сих пор лимит окрестности – очерченный предел каморки. Сгнил в нищете под аркой снов, Где нарк босой лишь обеспечен и одет с иголки, срубив концы мечты, Пустившей в почву нервов, точно в недра ферхо с детства корни. Ведь на круги своя мне не вернуться по отмеченным отрезкам хорды. Я внутри трикверта: якорь и три кита. Дал крена мой старый фрегат у скал декад, обломанных под рьяный крик петард. В архиве рваных инкунабул я припрятал преамбулу к манускриптам карт. Кардиограммами в тетрадке ярко выделю журфикс для смерти, Ведь встретить жизнь можно, лишь скрывшись в тверди. Я сей фантомный ритм приправил порцией рандомных рифм. Вне авангарда верный шаг – в поле Бермуд разбить покоцанный линкор об риф. Я зря блуждал в тех потаённых коридорах книг, Переплетенных в памяти от горькой корки лип до корня гиблой фабулы, как Рим, похороненной в них. Это аквариум – футляр, где так и плаваю на дне карманных фляг, от нуклеара до хребта. Все закрутилось так, что явно я петляю в никуда. В багровых реках тел отравленных ягнят, что яды ваших мертвых душ испили. Я стер черту, и меня душит спирит. Перешагни, не