Шёл сильный дождь, и во все окна он бил старательно, А художника била дрожь, он умирал у себя на кровати, Не ожидая помощи, ведь ей не откуда было прийти. В жизни он так ничего не нажил, кроме своих картин.
Всегда один, как перст. Талант – это страшный крест, Живопись – больше чем жизнь, и в этой фразе он весь. Когда приходило время творить, он забывал пить и есть, То был кроткий, как ангел, то необузданный, словно бес.
Словом, характер не из тех, что мог кто-то долго терпеть, Поэтому, столько лет другом ему оставался только мольберт, Только в мольбе и страшных муках, мог родиться шедевр, Считая так, он не заметил, как к тридцати годам поседел.
Он знал по себе, что значит существовать в нищете, Писать то, что абсолютно никто покупать не хотел. Успеха тени даже не было, и тут не кажется странной Идея, всё бросить и начать поиск истины на дне стакана.
Но он писал, лишь для того, чтоб самому себе доказать, Что даже холод гранита жизни, не ломает характера сталь, А раз так, то даже если на «Restart» была бы возможность нажать Он всё равно ничего бы не искажал, а оставил как есть.
Ступень лестницы в небо - каждый штрих по холсту, За долгие годы огонь в сердце живом не потух, И пусть уже старик, но ты внимательней посмотри-ка на его глаза В них навеки застыла слеза чистая, как у младенца.
Искреннего, как и хотел сам, сохранил себя навсегда. Сумел пронести сквозь года данный Богом дар Как Прометей, когда-то подаривший людям огонь, И теперь тоже, как он, прикован, только не к скале, а к кровати.
Всё тело лихорадит, воспоминаний град бьет в голову, Как тот дождь, что барабанит по стёклам оконным. Пронеслась мысль: «Вот он, конец жизни? А что будет потом, Райский сад или раскалённый в аду котёл?
О том ли я мечтал, вокруг нищета, ни жены, ни детей. По сути, жизнь, потерянная в суетной пустоте дней. Ближе изображений на холсте для меня и нет никого, Даже воющий на луну волк менее одинок, чем тот,
Кто взялся за кисть и палитру». Забылся, болит грудь, Но он встаёт и передвигаясь медленно идёт к мольбертам, За ними там где-то свечи и рядом спички лежат, Зажигает их и хладнокровно устраивает пожар,
Убивая всё то, что так обожал. Не дрогнула его длань, Ведь не впервой ему в мастерской за холстами сгорать дотла. В глазах, как ни странно, нет страха, Лишь желание вернуться к началу, прах к праху.