Простым карандашом на белом листе бумаги Рисую самого себя смешным и странным. В глазах не меркнущий огонь, блеск отваги, Немного грусти и ещё капельку желания Всё изменить. Ну что же, на меня похоже. Вот лишь добавлю колючей бороды на рожу, Колечко в ухо, ветровку, джинсы, кеды, А также кепку и рядом подпишу — Гек. В одной руке он держит микрофон крепко, В другой — тетрадь, где рифмы начинают оживать. Я нарисую, как слова уходят длинной лентой Под купол неба, небесным существам надоедать. Светило ясное лучами пробивает тучи, Я затушую им бока и заточу получше Короткий грифель, продолжив изливать бумаге Больную душу, рисуя силуэт воздушный. Детали чёткие, взгляд приятный, нежный, Моя любимая ребёнка на руках держит. Ладошки мелкие он тянет ко мне навстречу. Я написал: «Я буду вас любить вечно». Бумага всё стерпит: и боль, и радость, Предательство и измену. Но я хочу, чтоб на ней осталось Только добро, добро моей вселенной. Простым карандашом на изрисованном листе бумаги Рисую бога, он держит на плечах планету. На ней скелеты поднимают боевые флаги, Земля пылает, я взял и зачеркнул всё это, Изобразив закат на Средиземном море, Прыжок дельфина, который со стихией спорит, Пустынный пляж, мальчишку, песочный замок. И подписал: «Мы строим этот мир сами». Пустые лица вывожу среди безликих зданий, В руках условные гроши, в глазах блестят слёзы. А на железной крыше голубей гоняет Седой старик, философ неземной прозы. Рисую сердце, потемневшее от острой боли, Ножом предательским разрезанное на две части. Но я от имени любви скорей достал ластик И молча стёр ужасное людское горе. Бумага всё стерпит: и боль, и радость, Предательство и измену. Но я хочу, чтоб на ней осталось Только добро, добро моей вселенной. Простым карандашом изображаю на листе бумаги Своих друзей, улыбками их украшаю. Собрал всех вместе за столом, нарисовал бокалы И подписал: «За тех ребят, которых нет с нами». И тут сломался карандаш, по ходу, враг не дремлет, По ходу, ждёт, что откажусь я от своих стремлений, Что разорву или сожгу своей руки творения, Но я не в силах удержать потоки вдохновения. Оскал собачий на взъерошенной лохматой морде Намалевал, добавив этой твари крылья. Потом подумал: «А зачем? И так боятся, свиньи». И крылья стёр, оставив только злость псине. Хотел ещё порисовать, но тут жена спросила: «Ты будешь кушать?» и я вдруг ощутил, как будто Слона бы съел. Я встал и пошёл на кухню Скорее есть, пока всё не остыло. Бумага всё стерпит: и боль, и радость, Предательство и измену. Но я хочу, чтоб на ней осталось Только добро, добро моей вселенной.