На моём пути, знаешь ли, уже двадцать лет, ни одной равнины. Только горные хребты да шаткие мосты над бездной. Чая в моей чашке всегда наполовину, И сколько сахара не сыпь, он всегда будет горчить. Но горечью этой я сыт, воспитан, обут и умыт. Эта горечь мне мать, отец, и не рождённый сын, которого я лелею. На моём пути, знаешь ли, вечные перемены да переезды. Моя Москва вся в лейблах, оберегах, будничной лени. Вечная толпа, просящие мелочь нищие, друзья на пару месяцев, И случайные встречные, что остаются во мне навечно. И все эти критики с толстыми кошельками и кривой ухмылкой, С подозрительными пятнами на ширинках, Все эти несовершеннолетние жители формспринга, Все эти жирные директора, уборщицы, продавщицы, Что оценивают меня по дикции, умению держать спину и амбиции, В большинстве своём пройдут мимо, останутся вечной провинцией, Для моей изголодавшейся по истине и молоку столице. Откуда мне только по пустым кафе, потерям, победам, пышным обедам, По холодным гудкам в моём мобильном, По входным билетам и городской мгле на Кутузовском шоссе. До самого финиша, с белой лентой, титрами И табличкой «The End» в дрожащей и пахнущей никотином режиссёрской руке…