животные играли в игры где прыгали из холодильника в духовку. северный медведь, пытаясь согреться ласкался к терке белой шкурой. пытаясь подражать кошке, в спальне вьющейся у ноги. те, кто испугался гореть твердили медведю что красный мех ему больше к лицу и лапам. отворачивали оскалистый смех в темноту свисавших с потолка верх тормашками скал от морозильных ламп. северный медведь просто искал тепла. он всегда прыгал как мог вверх, пытаясь коснуться до своей большой медведицы и маленького медвежонка. залезал на сугробы, выше, выше, из-за головокружения терять их, искать, пытаться, быть с ними, выгибать запачканную бурым спину, вставать на задние лапы и выть от бессилия, своим беломедвежьим криком заполняя весь морозильник. и даже те, кто боялся гореть, начинали мечтать. пакет овощей каждой клеткой смеси вспомнил о детстве в загородных полях, о том, что вода может быть не только кусками льда. полуфабрикаты решают работать больше, ложиться спать позже и сплетать вдвое больше корзин чем обычно для феи, что может сделать их хоть ненадолго, хотя бы немного похожими на живого медведя, настоящего живого медведя. который не боится гореть. и красный мех подходит ему даже больше чем белый. честного большого медведя. рваными капиллярами глаз без конца смотрящего в небо. кусок целофановой этикетки переливаясь повис над всеми, стал северным сиянием для белого медведя с красными лапами и его морозильных сокамерников. до утра. когда откроется дверь и включится главная лампа, выключив звезды. черный медвежий нос с любопытством упрется в тёрку, пытаясь согреться. пока не придет маленький медвежонок и большая медведица.