очередная смазанная картинка: встреча в кафе. а до - перерыв полгода. мальчик напротив рассматривает ботинки, я рассуждаю, какое дерьмо погода. он разошёлся. громко читает Лорку. я восседаю прямо, как на поминках. сколько бы память не билась ко мне в подкорку, ни одного совместного фотоснимка.
я достаю табак. забываю спички. он на меня взирает с немым укором. это моя приевшаяся привычка, что никогда не нравилась режиссёрам: в каждом заснятом кадре слепые пятна, плёнка покрылась серой дорожной пылью. так легче дышится. только вот непонятно: не были мы или всё же когда-то были?
кто разбегался, прыгая в пруд с карьера? кто, не боясь свалиться, ходил по крыше? с кем целовались осенью на премьере, так, что соседи шипели “тише!”?
это не я. я не помню себя в двенадцать. в три. в восемнадцать. в шесть. я вообще ничего не помню. с кем мы успели спеться и с кем расстаться? с кем подпирали рассохшийся подоконник в доме, где, вроде, когда-то горели свечи? после - пожар, и кого-то везли на скорой. время - не врач. оно никого не лечит, а вырезает причудливые узоры на зеркалах и людях. второе - чаще. я остаюсь невыделанной овчиной. нет фотографий. пуст мой почтовый ящик. люди уходят. я восседаю чинно..
мальчик напротив громко читает Лорку. мне ударяет в затылок с огромной силой мысль. врезает ножом подкорку: