Древоточец прогрызает семейное дерево, а стоило лишь немножко быть всем мудрее. Углубляется в недра, кусая материю, в поисках места схоронения тела.
Зима в отношениях, и праздничный пепел с бочек ударных резко скинуло сердце. Сквозняк, одиночество, последняя серия пустого ситкома, этой кухонной пьесы.
Автобусы к звездам, не дотянут до неба, обрушатся на земь безымянной кометой. И смолы - рекою по стволу, по проспекту, в котором навечно мы остаться хотели.
А узы судьбы, не настолько прочны оказались, под тяжестью этой весны. Он шелковый кокон сменил на комья земли, но дерево так и не явило листвы.
И невзрачная бабочка вывалит крылья, словно кишки из отвердевшего брюха. Невзрачная бабочка, всколыхнув пыль, сделает взмах и полетит на свет люстры. Останешься кипятить чайник на кухне, увидишь, как бьется она о поверхность. Стекла, за которым мечтают очнуться, стекла, за котором, колотится сердце.
Одиноко шатаются трубы заводов, смогом своим грея утренний город. Не мог и представить я, что буду бок о бок с финалом единства не имевшего срока.
Буравит материю миллион древоточцев, кору пробивая, направляются к корню. Семейное дерево, стоит в одиночестве, между упавших с неба на земь автобусов.
И смолы текут, это память играет в жестокие игры, на пустынных бульварах. И смолы текут, а им только осталось окопавшись землей, превращенья дождаться.
И невзрачные бабочки, вывалят крылья, словно кишки из отвердевшего брюха. Невзрачные бабочки, всколыхнув пыль, сделают взмах и полетят на свет люстры. Останешься кипятить чайник на кухне, увидишь, как бьются они о поверхность. Стекла, за которым мечтают очнуться, стекла, за котором, колотится сердце.