животное в самодельной клетке (prod. tamagotchi jah)
каждая буква - фрагмент тетриса, поле гребаного куба Рубика, ты выращиваешь буквами лес, а в нем позже находят трупы. или обдолбанного шестиклассника, с окровавленной вилкой в руке, его мать в алкогольном пике находит автора и лишает праздника. падение - ведь это так просто, ты можешь и сам пробовать. падение - это осень, начавшаяся, едва сугробы растаяли. Это - понедельник, пришедший, едва ты всосал полбутылки борзо, и глупо зазвенел на воротах пронося в горле ком из отчаяния.
мои мысли - черная комната, ее стены с приставкой «квази» жизнь – пустота, я – философ, все остальные - пьяные мрази. когда читаете Олдоса Хаксли, то во мне бьются экстазе Мэрлин Мэнсон и Сергей Лазарев, что там вы там обо мне знали? в этом беснующемся очаге города каждому давно уже все равно, а головная боль вовсе не следствие роста головного мозга. я оказываюсь принимать наркотики, эйфоретики и психомоторы, потому что, попросту, я боюсь того, что могу увидеть за шторой.
если б когда мне было пятнадцать, я нынешним обладал мышлением - школу закончил бы вряд ли бы, скончался в венерическом диспансере. или заведя много странных знакомых растлевал бы псевдоучителей, очертил бы вокруг себя территорию и подпускал бы строго по записи. и к двадцати пяти я нашел бы сто и один вернейших способов заявить о себе, на лбу у царя росписью красным маркером. но твое лицо искажается, когда внутренний мультипликатор скидывает тебя с колоннады в моменты всеобщего праздника.
животное в самодельной клетке, трудно быть твоим богом. сегодня ты хочешь стать добрым, а завтра валяешься в луже блевотины. сегодня у тебя кресты на руках, а завтра - жига под ложкой, зрачки повернутые задом вперед - два белых флага на коже. и тут пофигу пуст или полон водкой наполовину стакан, не в ту сторону, не в те направления уходят поезда и лодки, не в те страны, не к нам.
если всмотреться в лето 2012, в его влажное серое небо, еще раз откусить гамбургер, купленный ночью в фудмаркете. окунуться в безысходность молодости, ведущей вниз по течению и вслушиваться в куплеты «рынка» по маршруту утро-работа-пьянка. пока пытался писать книгу, отец искал, как уйти из дома, пока пил с Артемом баллоны пива, гнулся сук на котором висел. и когда приплёлся пьяным на рабочее место, чуть не на блевал на стол. дак вот, туда если всмотреться, убедишься: боли не бывает предела.
не бывает предела отчаянию зиме, и человеческой глупости. кислород атмосферы тебя расщепляет - пришло время стать донором, оправдать цель своего появления. туман кажется слишком крупным - в веществе, которому не дали имя, ты захлебываешься и тонешь. ты захлебываешься в своих эмоциях, непоколебимое лицо из воска. разгребая настоящий хаос в информационном поносе. каждая буква - фрагмент пазла, над своим лесом нарисуй солнце, и если мало ли кто-то сгорит ляг рядом и насладись осенью. ядерной.
почему так произошло и ты опять опустила руки? (хN)
не с кого спрашивать, только с внутренностей - с сердца и трубок сосудов. все - ложь, придуманная мною, мир - просто галлюцинация, всеобщий сон под недоброе утро, обои в квартире черного куба, макет на деревянном столе. мир - лишь временные декорации. мы - просто объективы камер, с фиксированной длиной пленок кассеты. все больше брака при съемке и скоро скажут, что времени больше нет. а мы так и не поняли, что есть из снятого - правда, а что есть – бред, в собственной конуре, где собственноручно выключен свет.
животное в самодельной клетке, трудно быть твоим богом. сегодня ты хочешь стать добрым, а завтра валяешься в луже блевотины. сегодня у тебя кресты на руках, а завтра - жига под ложкой, зрачки повернутые задом вперед - два белых флага на коже. и тут пофигу пуст или полон водкой наполовину стакан, не в ту сторону, не в те направления уходят поезда и лодки, не в те страны, не к нам.
лишь падение самолетов, лишь взрывы автомобилей, молчаливый зритель в дрёме откинулся на спинку сиденья, в его глазах есть фильм, эффект присутствия очевиден, зато титры не предусмотрены киностудией твоего имени.