ты предлагаешь притвориться и вернуть детство, и я зачем-то поверив тебе, бросаюсь на поиски средств. вспоминаю музыку, разливаю в хрупкие стены стаканов томатный сок и фантики от конфет, быстро сняв, бросаю на встречу ветру, на восток. чтобы врезались в правую часть клюва птицам, что летят зимовать на юг, и остатки от шоколада в их ноздрях нашли постоянный приют.
я почти обещаю тебе, что если сильно стараться- получится. и будь, что будет, лишь бы улыбка согревала даже самый горячий костёр. и если вдруг майский дождь заставит дрожать от холода, я буду греть тебя телом, как в самую ледяную ночь.
я обещаю написать миллионы листов пьяной прозы о нашей старости со всеми подробностями, поездкой в Лос-Анджелес, задуманной шалостью. в первой главе ограбление банка в Чикаго, текила, лимон и лёд, летающий над крышами высоток, в поисках двух безумцев правительский самолёт. белый порох в ноздрях, что служит зарядом вовсе не для обжигающего ружья, превращает ненужный шум вокруг в искажённое пение сумасшедшего соловья.
я почти обещаю тебе, что если сильно стараться- получится. и будь, что будет, лишь бы улыбка согревала даже самый горячий костёр. и если вдруг майский дождь заставит дрожать от холода, я буду греть тебя телом, как в самую ледяную ночь.
последние три листа брошу чисто белыми и пустыми, оставлю их степью, что забросают после словами чужими. оставлю их чистым небом, что можно увидеть почти из любого окна, ведь попытки заполнить их тем, что будет- упали в никак. меня учили не плакать, здороваться, подавая руку, провожать до подъезда вечером после кафе подругу. мне рассказали многое, но забыли снова про важное, как запустить красоту, высоту и свободу в прямоугольники бумажные. словно корабли.
я почти обещаю тебе, что если сильно стараться- получится. и будь, что будет, лишь бы улыбка согревала даже самый горячий костёр. и если вдруг майский дождь заставит дрожать от холода, я буду греть тебя телом, как в самую ледяную ночь.