Весна была промозглая. Зарядившие мартовские дожди лишь добавляли унылости, стремящейся к своей бесконечности и, казалось, случайному мировому господству. А в домах – крохотных спичечных коробках с отсыревшими, грязными после зимы окнами – кипели чайники, пыхтели кастрюли, шуршали кухонные рукавички, млели сковородки, звенели и шикали ножи. Город, связанный артериями размякших дорог и сосудами электричества, жил, пульсировал клапаном планетарного сердца, и плевать хотел на всемогущую серость и плотное туманное кольцо. А ниже, на первом круге ада - с утра до полуночи - гудел, фиксировал электронным глазом наши передвижения, метрополитен, рядовыми поездами катая человечество от края до края: от старых, пропитанных духом прошлого, районов, к новым, недавно рождённым и потянувшимся к редкому, залётному питерском Солнцу, и пронося многомиллионный вихрь сонных, чуть задетых авитаминозом людей, убаюканных и согретых теплом подземки. Казалось, в самой урбанистической жизни теплится ещё одна жизнь - более выносливая, натруженная, принюхавшаяся к едким запахам подворотен и сладкому, приторному до тошноты, парфюму.