окна моей улицы, разбитые, замотаны изолентой. несогласные удобрены монетой, костром согретые. Рубикон не пройти можно, но манит возможность. сжигая подводные мосты соблюсти осторожность и технику безопасности сжигания, нырнув в низы, забыв стыд, жаркий шёпот, костры и вонь конуры.
пока ты бреешь ноги кафелем, я рассуждаю о тесноте грудной клетки, переполненной скучными людьми. курящие каштаны, наполненными грузом ладьи, второпях ломающие туевые ветки и считающими себя нормальными.
Харон устал тебя ждать, мы с ним распили водку, обсудили тебя за спиной. тряхни сединой и явись хоть раз вовремя, вместо того, чтобы спать. не нужно рисовать подводку и вертеться юлой, перед зеркалом, чтобы быть самым модным среди кукол неодетых. черт меня, я молчу, про себя ожидая стука.
с начала и до конца луча, попавшего из окна, воздух состоит из не отбитого проколотого мяча, из не данного совета, меняющего основание треугольника, играющего в сознании, как тетива. от корки до корки книг, в которых буквы сливаются в покинутые юрты.
этой зимой будет немного холодно, но твоё теплое пальто спасет от кисейных хлопьев, летящих без ускорений свободных падений. любой поребрик чешется от голода и сходит с ума от местоимений.
грубо скрипит состряпанный сединой палас, зато (к счастью) редко приходит икота. как итог концерта де-юре плац, де-факто Голгофа.
чертовски душно и голову некуда повесить. дышу на стекло и пишу имя — пять букв. функциональность нуль, сушиться нужно уши повесить. весь кружок ушел в полукруг.