Тьма наступает с ветрами, что гонят потоки сквозь ветви деревьев. Луна словно призрачный галеон, заброшенный в пучину облаков. На пути из тонкой ленты лунного света поверх пурпурного болота Держит свой путь разбойник. На его голове красуется треуголка, надвинутая на лоб, Высокий кружевной ворот на шее, Плащ цвета крови, и бриджи из коричневой оленей кожи Сидят как с иголочки, нет морщинки на них, На нем высокие ботфорты. Он едет, не скрывая блеска драгоценных камней На прикладе своего пистолета, Эфес его рапиры также сияет под небесами, усеянными бесценными всполохами. Ступая по булыжнику под стук и хруст во тьме того старого сада, Стучится он, держа нагайку у затвора, но все заперто и на засовах. Он просвистел в оконце мелодию, для той, что должна его ждать. Она, черноокая дочь хозяина дома, Бэсс, хозяйская дочка, Сплетающая в узел любви свои длинные черные волосы. "Один лишь поцелуй, моя ненаглядная, я пришел за своей наградой, Ведь завтра я вернусь еще до рассвета с пылающим золотом. А если они прижмут меня крепко, будут гнать целый день, Дождись меня в свете лунном, Высматривай в свете лунном К тебе в нем вернусь я, Хоть бы сам ад на пути у меня". Он приподнялся в стременах, но не смог достать до её рук, А она выбросила свои волосы в открытые настежь окна! Его лицо запылало как головешка, Когда благоуханные потоки её черных волос обрушились на его грудь, Он стал покрывать их поцелуями в волнах лунного света, А после, при лунном свете, он дернул своего коня за повода И ускакал прочь на запад. Но не вернулся он на рассвете, ни в полдень он не пришел, Когда дорога, подобно ленточке цыганки, петляет по пурпурному болоту. Облаченные в красное вошли отряды, С маршем, маршем, Войска короля Георга с маршем вошли Смерть глядела из каждого окна, Вот и ад на его пути. С пола Бесс могла видеть ту дорогу, которая должна была привести его. Они же скабрезными шутками пытались привлечь её внимание, Они наклонились к ней, приставили дуло к груди: "Гляди хорошенько, девчонка", - целуя её, говорили. Она слышала, слова приговоренного к смерти: "Дождись меня в свете лунном, Высматривай в свете лунном, К тебе в нем вернусь я, Хоть бы сам ад на пути у меня". Холодное! В полночи той Она докоснулась ладонью - Триггер мог послужить для неё. Цок-цок! Слышали? Отчетливо послышалось цоканье копыт. Цок-цок, в отдалении! Оглохли они или нет? По ленте лунного света, прямо по кромке холма Её разбойник скачет, Он мчится, он мчится сюда! Красные плащи готовы на своих позициях! Она поднялась на ноги, горда и спокойна! Цок, в обледенелой тишине! Цок, в отдающей эхом ночи! Он все ближе и ближе! О как тогда сияло её! На мгновение её глаза широко раскрылись! Она глотнула воздух последний раз, Пальцы её шевельнулись в лунном свете, И её мушкет расколол лунный свет, Расколол её грудь в лунном свете И оповестил его о её смерти! Он обернулся, он гнал вперед на запад, он не знал, как стояла она, Склонив голову над мушкетом, Пропитываясь собственной кровью. Но с выстрелом он понял, и лицо его стало мрачным, он услышал, Как Бэсс, дочь хозяина, Хозяйская черноглазая дочка, Высматривала свою любовь в лунном свете и в темноте приняла свою смерть. Назад, он припустил как безумец, выкрикивая проклятия небесам. Позади него клубилась пылью белая дорога и рапира его вздымалась высоко! Красные плащи там подгоняли его быстрее, его же плащ был винного цвета, Когда они пристрелили его на большой дороге, Как пса на большой дороге, И он лежал весь в крови на большой дороге С кружевом прямо у подбородка. И по сей день, говорят, зимними ночами, когда ветер гуляет в верхушках деревьев, Когда луна, словно призрачный галеон, заброшенный в пучину облаков, На пути из тонкой ленты лунного света поверх пурпурного болота Держит свой путь разбойник, Еде