Я вижу огоньки грядущей эры мира: Там техника давно уже в душе, И губ отрадных темная порфира Уже не слова чувственного требушет. Не видя в людях милых лиц, Там кто-то брызжа свою лепту вставил. Лучше б слюну паршивую оставил Для уголков сухих страниц,
Которых нет. Исчезли с шалью, но Остался там растущий в людях гнёт. И из воды не делают вино, Зато прекрасно обращают сердце в лёд. Я вижу. Есть красивые сердца. Вот девушка, не впавшая в забвение. Она всё ждет. Ждёт гостя, страсти, рвения. Ждет искренне и только до конца.
Звонок молчит, как пульс покойника; Взор томно режет на кусочки даль; Ладони впитывают холод подоконника, Встречающего бешеный февраль. Её глаза... Аж душу сводят. И будоражат сердце, что есть мочи. Но эти жаждущие встречи очи Нужны теперь только природе,
И это грустно. Тускло. Пусто. Как хмарь на сером берегу. И только тонкий огонёк искусства, Может, поддержит на бегу В свете, где нет улыбок сутками; Где барышень не встретишь у печей; Где у нетрезвых пламенных речей Пропала корреляция с поступками.
— Вы же просили, парень. Ваша. — Благодарю, спасли ведь, честно. Мне стало так чертовски страшно, Что я не мог двинуться с места. И, томно, толком сути не поняв — Мимо своей с хладом по коже.
PS. Автобус переваривал прохожих, Выплевывая в мутный ритм дня.