Память о моих мёртвых, чёрный тоннель сквозь миры, зияющий в крошеве, кружеве моря, спускайся по спирали в сердце страха. Раскройся, пасть, чтоб мне упасть в тебя, великая глотка, в твоё горячее чёрное сердце с тёплым током крови моих бесчисленных тел, вьющуюся сквозь века медленную струю, змею чёрно-красную, --- в бездну всепожирающую, в ночь обжигающающую твоего чрева, без устали гложущую лоскуты нашей кожи исушенной, без устали плавающую в крови наших сердец, смешанной наконец! Пусть же кровь течёт и клокочет и на непредвиденном бреге, по ту сторону времен, по ту сторону мира, пусть восстанет, свернувшись внезапной стеной, полной пузырей, сочащейся влагой испуга, слезами выколотых радужных очей, и это последняя песнь. --- Пусть ток этой крови сгуститься, став изваянием новых животных, взвывающих к душе огня, там, за морями страха и слез, под последними сводами, где последний из мёртвых проходит неспешно, и нет за ним ничего: он уснёт в застывшей волне, готовый к новому севу, к нашим крикам и нашей застывшей крови с бензиновыми глазами. Голос длится и гаснет от одиночества, голос умолкает. А ты, не желающий возродится, вернись в селенья страдания, влейся в подземный хор под могильными плитами, останься в граде без неба, проделай обратный путь. --- Возрождается матка, что тебя породит, она сплевывает тебя, живого, в лоно мира, тебя, испуганного червя, и вскоре ты снова станешь канючить у неба, оплакивая себя самого и свою блевоту-жизнь.