На рассвете мы все встанем и пойдем в ад за красотой Беатриче, С каждым шагом оставляя пятна тепла и немного наличных, Прокручивая в голове своей вечное поле мечт, Плавких как медь на пути непрерывных склонений и встречных.
На востоке солнце встаёт, мир лежит во зле. Твари едят друг друга. И тот, кто был слеп, Пришел сюда, чтобы стать зрячим. Видящий да ослепнет, Чтобы принять и воспринять всё гораздо иначе.
Синий дым вьётся и липнет к щекам голых комнат. Я был дурак, но хочу стать им в полную. С дрожью фалангов сломленные люди передают боль по кругу, Вырывая её из недр себя для самого близкого друга.
И мы понимаем ровно столько, сколько имеем. Голодные пилигримы обращают в веру голодных пигмеев. Двойной эспрессо стынет вместе с чувствами. Мы меняем богов, но неизменным оставляя искусство.
И, смотря на светлое небо, я кое как ем свою кашу, Понимая, что однажды стану старее и старше, Но не злее, ибо это солнце собой нас не греет, Оставляя одних в навсегда отцветших аллеях. (x2)
Из-за стен хилых бунгал взирают большие преграды. Чубакка пляшет magic disco, и стреляет из «Града». Раскрываясь трагизмом человек харкает на принципы, Ради того, кто готов быть червём, но не птицей.
По останкам битых мечт и втоптанной гордости Идут единицы, держа в себе веру, что сама и же горбит их. Я взираю на знаки замызганных линий мёртвых систем, И душевная накипь начинает менять свой оттенок.
Через лабиринты пространств нас ведут тонкие нити, Низвергая до транса, в коих начинаем видеть их лики. Между ночью и светом, между молчаньем и криком, Истинна где-то рядом, в сопутствии трипа.
И, смотря на светлое небо, я кое как ем свою кашу, Понимая, что однажды стану старее и старше, Но не злее, ибо это солнце собой нас не греет, Оставляя одних в навсегда отцветших аллеях. (x2)