Мы заснули в чужом городе, чтобы умереть и возродиться тем же составом. От стен невысоких высоток пахнет отравой. В нас сияют надломленные импульсы. На тёмной улице большие фонари стоят, смотрят искоса.
Время бежит словно Форест по форесту. Дети читавшие Фауста знают немного о скорости. Транспаранты висят на единице десятками. Хилый чинуша иссяк бы, если бы не было взятки.
Я стою с Мцыри, слышу стук колёс поезда, Под стук колёс поезда на стук продолжаются поиски. Мы те карты, что играют в карты и картами кроются. При этом, не забывают молиться перед храмами Троицы.
Я не любой, и мрачная улица мною любуется. В четыре-двадцать утра иду в гипермаркет за курицей. Увы, не у всех всё сегодня стыкуется, Определенные лица из тех обязательно дуются.
Если кому-то угодно, то он может кончить в аду. Я его понимаю, но лично сам пойду полежу на батут. На градских просторах без лишних разборок дают наркоту. Я их понимаю, но сам валерьянки дам только коту.
Спроси почему у уставшего от работы мужика нет на пятке тату. Быть может не все так просто и кто-то тянет в потуг? Лично меня мефистофель ведет за собой в темноту, Чтобы пожать руку, сказав: ну ладно, до встречи, братух.
Я сам усталый, но всё же сияю между потухших. Шумят вокзалы и сводят влюблённые туши. Но пусть лучше так, нежели швами навыворот, Затёртый пятак на окраине знает как выбрать без выбора.
Идём в своих покорёбанных по большим перекопанным. Мир кажется грёбанным с пузатыми копами. Мир кажется чувственным, но тривиально расставленным. И я его чувствую, как он гуляет октавами.
Избитые традиции навиты на серые стены и лица. В центре шумной Москвы немой шпиценос гуляет со шпицем. Над головой моей голые ветви и голодные птицы. Вальсируют над сирой землей тем путём, который предписан.
Судьба пляшет фокстротом без идиллий Вергилия. Смерть словно по нотам играет и тянет к могиле. И, стоя у края, перед всевидящей пропастью, Мы тем же составом идём к неизведанной области. (x2)