«Когда еда успела собой нам заменить духовную, «прозрачную», как море, пищу? Наверное, в тот день, когда мы поняли, что за добро не платят, прощения в ответ на боль не ищут, но ради платы в холода снимают платья. А может, просто мы её не видим? И чтоб насытиться, нам не хватает цвета прозрачной истины, доверия, прощения…, что уже, чем размах крыла пинцета, и глубже всех, что есть земных расщелин. Набрав в ладони, сколько вместится воды морской, ты не увидишь её цвет, – только морщины и узоры мятой кожи, может, шрам мирской и линии судьбы, любви, кончины. Но если ты подпрыгнешь и сможешь не упасть, поверишь, что летишь, то очутишься над бескрайним синим морем. Там, сверху, шторм любой, как утренняя тишь, и штиль, как привкус нерассказанных историй… Взгляни на цвет, на глубину оттенков, запомни, заучи и возвращайся к жизни, на берег, что оставил. И верь теперь: добру не знать причин, прощению не знать счетов и правил». Это был сон, я вспомнил лишь отрывки, перевернулся на бок. Ветер сквозил с окна в дверную щель. Он в комнату принёс морозный запах и тихим свистом влез в отверстия ушей. Закрыв глаза, я снова слышал голос – уже другой: отягощённый, злой. Я спал или был мёртв? И жив ли просыпаясь? «Мы здесь, чтоб всё оставить пеплом и золой, а истины – как листья, осыпались. Жизнь премией по смерти награждается за хворь, за вонь дохлятиной. Жизнь ограждается от нас методом Сартра, но мы не вымысел, мы не фантазия Замятина – мы наяву, здесь и сейчас, вчера и завтра».