Как тот легионер, что, чуть стерев песок и кровь с лица, в цепях, в полубреду, в плену благодарит богов за поражение - затем, что не велит себе роптать и сожалеть об утверждённой наверху судьбе всего побоища - и личной участи; но глух его латинский монолог, в глазах играет желтизна, и - доведись ему на волю вырваться - он воевал бы вновь...
Так я, не рассчитав опять прыжка, над пустотой вишу, держась за пустоту, - и мню себя союзником закономерности. Я трезв, я полон сил. Но пустота - сильней меня. Закономерность не весьма ясна, и тень отчаянья мрачит моё чело. Пусть цепи не звенят на мне - так что ж? Ведь и доспехи не звенят. И всё, зачем я есмь, - лишь череда прыжков неосмотрительных...
Вода уйдёт в песок. Верблюд с размаху на бархан взбежит и рухнет неживым. Цветок согнётся нехотя - и перестанет быть. Умрёт легионер, шепча: «Юпитер, ты не прав...» И небеса не усмирят его ни порицанием, ни попустительством. Но скрыт в цветке и звере некий знак, старался воин неспроста, вода - и та течёт не то на голос недр, не то на лунный зов...
А я? Что делать мне? Какому Риму присягнуть? Какое небо допросить? С каким чревовещателем мне подписать контракт? Витий вокруг полно, говорунов хоть отбавляй, сирен горластых тут и там не счесть, и внятны речи их. Но неприятны мне. А те, с кем я бы всласть потолковал, кого бы выслушал всерьёз, - те, зная истину, хранят молчание в своих бестрепетных гробах.