Я родился очень громко, выражаясь фигурально, приняла меня роддомка не вполне оригинально, и всё было бы чудесно - с любопытством подкачали, было всем неинтересно о моем узнать начале. А в Москве кричали песни и Гагарина встречали.
Пели вывески на стенах, пели строчки в телеграмме, и шагал я постепенно неокрепшими ногами, в неизведанные дали ковылял грядущий лидер, мимо ангелы сновали, ореола не увидев. А в Москве на фестивале дали приз Лоллобриджиде.
Ликовал сердечный улей - от меня дождались стона, только крылышки мелькнули городского купидона. Ах, любовные проблемы, незаполненные бланки, - и решались теоремы по гаданию цыганки. А в Москве на эту тему пел Высоцкий на Таганке.
Прописали мне лекарство, чтоб от стрессов не чихалось, и, как радужное царство, мне студенчество являлось, и разыгрывались войны межхарактерного склада, и дышали мысли знойно из раздумчивого ада. А в Москве себе спокойно началась олимпиада.
Мне пророчили и врали, восторгались мной открыто, меж собой лишь называли жизнерадостным рахитом. Были хуже, чем напасти, безобидные наветы, на зубах скрипели страсти, как фальшивые монеты. А в Москве осталось счастье, а в Москве осталось лето.
Я простился с суматохой, расписался за былое, и поплакала эпоха за мое житьё гнилое. То ли в трансе, то ли в гневе стали траурными жесты, жухли листики на древе, и готовились оркестры - а в Москве на Новодевичьем подыскивали место.
И сказал я всем спасибо за прощальные приветы, и тепло моих улыбок сохранилось на портретах, я глядел со стен любезно в наше солнечное завтра, и писал довольно пресно обо мне какой-то автор... А в Москве орали песни и встречали космонавтов.