У Ассоль — алые, У Миронова — белые, А у меня — какие-то престарелые... Взором рваные. Нет-нет, не подходи! Что ты? Не надо! Я такая вся из себя, помадная, Дура прохладная!
Я во сне рисовала овалы: Обводила желтым контуром, Чёрным цветом зрачки накарябала, Остальное — заполнила красным, Аккуратным полутоном, но По утру.
А ты такой — смело подошёл ко мне, Посмотрел рисунок и на крик почти: «Ты сдурела? Я учил тебя не этой идее! Завяжи-ка узлом весь этот китч!»
Обвела синей линией форму, И по красному добавила трещин, Чёрным цветом снова по контуру, И чуток раскрыла увечие: Бледнолицее чудище По утру.
Так ты снова ко мне, аж в присядку, Аж руки ломая — бесился от лени: «Что творишь? Не яйцо, чай в смятку! Я рассказывал про наслоение!»
Мне тягаться с тобой не пристало: Я про желтое, ты про круглое... Середины нет в споре этом. Я в зрачок тот потом, По утру, Засадила поглубже Дьявола!
Правда, вот, места для неба синего, Красного зарева совсем стало мало. Я от этой работы ночной Почему-то очень устала... Как же долго я тебе намекала, Что «твой круг» — не «мои овалы»!