Нежданный год двадцатого столетия, Год пятьдесят второй вступил в Италию. Её народ один умеет в верном свете Увидеть время, к его шагу чуткий. Его не ослепляет современность – Сам вечно современный, он живёт В своих кварталах, юный неизменно, И с новым чувством песни старые поёт, Вслед за собой спеша самозабвенно.
Вот загорается лучом весенним первым Ленивое и ласковое солнце Над портиками жителей провинций В краях, уже узнавших снегопад И топот апеннинских стад. Столиц витрины Сверкают новым телевизионным цветом, Горят, как факелы, на улицах одежды, О мире обновлённом повествуя И радости его провозглашая…
Живущие в одном лишь поколении, Где вереницей проходили предки, В униженных сегодня древних землях, Мы не имеем представления о тех, кто Вершил историю, знакомство с ними Нам устный опыт магов заменяет. И мы живём, не выходя за рамки Народной памяти, где смутный облик жизни В себе содержит всю её реальность.
Всё в нашей жизни предстаёт для нас собой, Пока её наш разум принимает И объясняет через собственный наш опыт. Но жизнь, меняясь, ускользает от усилий Её понять. Поющий, распростёртый, Расквартированный в своих посёлках, Для нас незримый, но готовый к новым Ещё немым эпохам – ждёт народ: В нём человек судьбу свою куёт.
Мы обращаемся к минувшим дням, И слышим, как иных людей потоки Несут мотив, как он восходит по ладам, Как в нём сквозят их христианские истоки. Но остановится та песня, повторится И смолкнет. Вечерами оживают Шары из света вдоль дорог столицы, Где прежде были факелы. Окраины Узнать нетрудно – здесь всё те же лица…
Меж пыльных огородов, солнцу вслед Кричат юнцы в селениях Пьемонта На варварской латыни, а в ответ – Тосканцы ласточкину трель заводят. Святую ярость в грубых их сердцах Священники наказывают строго. Их детство дикое себя не узнаёт И в крепостях божественной империи Взывает к Богу. И народ поёт.
Большой концерт стамесок и зубил На Капитолии, на новых Апеннинах, На убелённых снегом склонах Альп Звучит, усиливаясь известковым туфом. В пространстве, что несёт в себе печать Усилий человека, работяга Свой хмурый путь влачит и всё жуёт «Где ж ты была вчера?». Всё рабство мира Живёт в народе. И народ поёт.
Поёт буржуазия «Ca ira» Под свист наполеоновского ветра, Поёт свой гимн у Дерева Свободы Под трепетанье разноцветных флагов. Но, как голодный пёс, блюдёт рабочий Своих хозяев, хоть кипит в нём ярость На ту собачью жизнь, что он ведёт. Свобода тщетно ищет себе голос В устах народа. И народ поёт.
Мальчишки из поющего народа В предместьях Рима, возле мелкой речки, Своею новой песенкой гордятся. В ней есть забытая, весёлая беспечность И лёгкость простоты. Но как неотвратимо Среди лачуг и спящих небоскрёбов Уверенностью в мятеже грядущем Произрастает радостное семя В твоём печальном сердце, мой народ!
В твоём незнании есть знание о том, Чего желает от тебя история, Хоть всё, что ты в ней видишь – это ком Обрывков памяти безумно-ярких. Но это выбор твой не изменяет: В нём сила счастья твоего, о мой народ, Мечтой об общем счастье прорастает. И в свете времени, что настаёт, Неведомого луч тебя ласкает.