ыльные штыри и старый шёлк, Мятый, пожелтевший календарь. Памяти о прошлом был лишен, Словно нержавеющая сталь.
Вылет из Токио в семь ноль пять, Помни, что маску там надо снять, Помни, что будут там стрелять В тебя. Глаз нарисую Даруме я. Он обернётся, и чуть смеясь, Скажет: «Твоя вся теперь Урания»!
Вместо пола – щепки и труха. Вместо сердца – мокрая зола. Жалкое подобие греха: Ножки подломились у стола.
Вылет из Токио в семь ноль пять, Помни, что маску там надо снять, Помни, что будут там стрелять В тебя. Глаз нарисую Даруме я. Он обернётся, и чуть смеясь, Скажет: «Твоя вся теперь Урания»!
В ящиках лежали сотни книг, Мудрость, погребённая навек, Мой последний брошенный дневник, Тающий песочный человек.
Вылет из Токио в семь ноль пять, Помни, что маску там надо снять, Помни, что будут там стрелять В тебя. Глаз нарисую Даруме я. Он обернётся, и чуть смеясь, Скажет: «Твоя вся теперь Урания»!