Он минорный, с цепляющим, колко-красивым взглядом, Манящим голосом… Холодные пальцы его иногда грубы. Он в момент может влиться в кровь своим терпким ядом, Взглянуть прямо в душу с первым пульсом артерий весны. Душа его – хрупкая, словно промерзлый снежок зимой, Вылепленный странно-горячими, изысканными ладонями, Он покоряет напорной силой, усмешкой такой кривой, Язвительными словами, умышлено беспардонными. Он, по сути, не лжет, а играет в игру с подуставшей жертвой, Завлекая ее на коварный, излишне опасный, по сути, ринг, Его правила – послать черный футляр, перевязанный лентой, И утащить на танцпол, под джазовый, легкий, минорный свинг. Он не терпит слабости, ненавидит провал и свои осечки, Просчитывает позиции на десятки, сотни шагов вперед. Его зрачки полыхают сильнее зажженной церковной свечки… Он никогда никого не жалеет и никого никогда не ждет! Улыбка небрежна, он носит костюмы «Kenzo» и «Prado», Глотает паленый виски, рисует на полотнах карандашом Жертву, которой мерзко просто стоять… Находится рядом. Она обыграла его, пронзив сердце стальным ножом… Он минорный, с гордыней, которая жадно вцепилась в горло, Но просто не может забыть расплывчатый образ… Ее черты. Он поношенный вечностью, но может сейчас, за секунду, подло Взглянуть прямо в душу с первым пульсом артерий весны.