Вот оно счастье и блаженство. Никаких шествий. Никаких жестов. Ни мужского, ни женского. Убить себя и никогда ни шефствовать Над мясным големом. Переквалифицироваться в разряд покойников.
Вернёмся назад. Вижу себя в каждом. Нервные смешки, заразительный кашель. То же выражение лица и поза та же. А то как же! Выгляни в окно разукрашенное Свастикой по небу гуляющей,
Вон они — милые мои, Сладкие мои, Тысячей ртов протекающие гнои То ли пророчеств осквернословленных, То ли порочеств, впряженных в канон. Мчат человечества вечные слоганы: "НАША ВОЗЬМЕТ, А ТВОЕЙ НЕ ДАНО!" "ЕСТЬ ТОЛЬКО Я, ОСТАЛЬНОЕ ПРИЛОЖИТСЯ!" Есть между прошлым и будущим миг Истребительный. Не допуская оплошности, Линию жизни подковой удачи прогни.
Массы, кипучие, плодоносные, Вяжут народы мясными узлами. В центре Земли подготовлено пламя, Плит тектонические подносы Сервированы архитектурными памятниками,
Декорированы надрывными визгами Мадригалов (а глухонемые руками На тишину плача знаки нанизывают). Плоть обрастает зубами хищными. Множит молитв проклятия нищенка. Страсть завивает клубком змеиным, Что по тропинке катится в детскую, Где на кроватке под нежной периной
Щерит клыки грядущий ПИЗДЕЦ! Голод — это число, количество, Величина непреклонно физическая, Сила, которая давит. Сила, которая требует: DIE!
Вот они, мои милые бусинки, Капли слюны на поверхности зеркала. Мальчик внутри растопырил зенки, Растолкался настырным пульсом. Бог, упорядоченный законом, Как твои параграфы нелегки. Клячу истории взял за горло — С деревянной лошадкой играет law kid.
Я бы отдал себя раньше, Не дожидаясь до третьей стражи, Выпустил бы кровавый фарш Под торговой маркой "Ближний любимый(R)" Но в отражении долгоиграющем Видел себя абсолютно в каждом, Не различая ни наших, ни ваших.