В вагоне метро, как всегда, тишина. И в тесной толпе в унисон люди дышат. Ребенок-оборвыш стоял у окна – такой, как и сотни бездомных мальчишек. Потертая куртка с чужого плеча, висят рукавицы на старых резинках… Он взглядом старался меня повстречать и ерзал ногами в промокших ботинках. Народ сторонился и тихо вздыхал: особенно кратко, как будто невольно. Уставший вагон в темноте затихал. А мне было страшно, и горько, и больно… Лет восемь скрывала дырявая шапка кудрявых волос и неряшливой стрижки. Веснушек подарена солнцем охапка – такой, как и сотни бездомных мальчишек… Не пел и не плакал. Не лазил в карманы. Чертил на окне непонятные знаки. Герой недописанных детских романов: ненужный ребенок с судьбой наизнанку. Не знающий книжек, родительских ласок; сжимающий пальцы бескровных ручонок. Боящийся взглядов, пинков и огласок… Бездомный ненужный голодный волчонок… В толпе незаметным становится горе… Чужая беда – не подносит счета. Такие мальчишки наплакали море: краев не видать… тишина… темнота… - Он нас обворует !– вдруг пискнула дама. - Он болен, наверно… – кивнула старушка. Смутилась какая-то юная мама, девчушке волосики пряча за ушко… - Вот это комфорт! – возмущался мужчина, к себе прижимая засаленный ранец. Им рядом бы лучше – бездомную псину, чем этот курносый малыш-голодранец… Толпа, как змея, поднатужила жала. Мальчишка на станции вышел во тьму. И я бы рванулась! И я бы бежала! А что удержало – сама не пойму… В ночи завывали бездомные псы: потертые шкуры чужими следами. Мальчишку-оборвыша мне не спросить, как трудно жить в мире без дома и мамы… Вот только сдавило у горла, как ком… А что уже плакать? А что уже толку?... В толпе безразличной, в вагоне пустом волчонок когда-нибудь вырастет волком. Следы оставляя на светлом сукне, я жалась к окну в теплом платье в горошек: корявая буковка “А” на окне… мальчишку, наверное, звали – Алеша…